Я могла настроиться, уловить то, что он говорил, и он говорил:
— …Я никогда не знаю, что сделает Бумер, если тебя здесь не будет. Он любит тебя. Боготворит тебя. Он приготовит все великолепно и что-нибудь достойное обложки журнала, но если тебя здесь не будет, он впадет в авантюризм, начнет думать, что наш бюджет — страусиные яйца и бараньи отбивные, а на это у нас никогда не хватает средств.
Он был прав. Наш грант был хорош, но не настолько. Большую часть средств мы выделили на образование, подбор персонала и общие ресурсы для всех. Не говоря уже о еде. Еда была дорогой, но мы старались поддерживать здоровое питание, и это помогло нам попасть на страницы нескольких журналов, даже телевизионное шоу брало у нас интервью, и у Бумера тоже.
Бумер балдел от того, что Дил балдел от этого.
Я. Я ненавидела это. Это было экстра плохой день для внимания. Репортер была сверх
Не лучший мой момент, но на самом деле их был целый длинный список, и, может быть, этот был не так уж плох.
— Шайенн!
Черт.
Он поймал меня.
Я ускользнула и сказала что-то. Я понятия не имела. Я узнала свой голос и свой собственный тон. Это прозвучало убедительно. Дин был убежден, что я внимательно слушаю, но я должна была быть непреклонной.
— Я не приду завтра. Ты же знаешь, я не всегда прихожу в эти дни. И я не могу. Я нужна Саше.
Он фыркнул.
— Зачем ты нужна Саше? Выписать грант на новые шесты для стриптиза или что-то в этом роде.
Я нахмурилась. Я могла бы сделать это? На это были гранты?
— Прекрати. — Он наклонился вперед, опустив руки на стол. — Я могу сказать, что ты сопротивляешься сейчас.
Я думала, что была хитрой. Срань.
Он продолжал:
— Ты думаешь, я не могу сказать, но я могу. И прямо сейчас, — он повысил тон, — ты начинаешь дрейфовать…
— Вот почему я не могу быть здесь завтра! Это слишком. Я просто не могу… — Дин не знал ни о моей истории, ни о медицинской карте, ни о чем подобном. Он даже не знал, что временами я была бездомной. — Дин. Не дави на меня в этом.
Холодный пот выступил у меня на лбу, и я почувствовала его на верхней губе, но мои слова были произнесены тихо и медленно, и это означало, что они показались ему ясными и членораздельными. Но в то же время просящими, почти умоляющими, и кто бы мог сказать на это «нет»?