– Лидочка, ну не упрямься, дорогая…
– Господи, Виктор, ты же меня совсем не слышишь! – закричала жена. – Я тоже на тебя не сержусь! И никто не виноват, я считаю… Просто мы разные, и мы не можем быть вместе. Останемся друзьями, останемся навсегда родными друг другу людьми… Но мужем и женой мы быть не можем. Я же тебе сто раз объясняла, Витя!
– А, ты про то, что тебе секас нужен? – кисло спросил Виктор, сознательно исказив слово «секс». – Ну что ж, я готов пойти тебе навстречу. Правда, слишком часто не обещаю, но… обещаю. В конце концов, есть таблетки, хотя, говорят, для сердца вредно, и давление после них…
Виктор говорил абсолютно серьезно. Ради того, чтобы сохранить брак, он готов был пойти на многие жертвы.
Хотя не совсем, не до конца верил в искренность жены. Ведь женщины, насколько он знал, не особенно в этом нуждались. Мужчины – да, много было вокруг озабоченных, но не женщины. Ведь женщинам что важнее – забота, нежность, помощь, уважительное отношение. Вон та же Тонечка, сестра Лиды, – она ведь, как признавалась, не ради этого дурацкого «секаса» Гену в дом привела, а чтобы Мужчина был в доме!
– Огромное тебе спасибо… – издав странный звук, похожий на рыдание, произнесла Лида. – Но не надо ради меня идти на такие жертвы.
– Ты интересная… То тебе надо, то не надо! – вздохнул Виктор. – Сама себе противоречишь, Лидочка. Вот ты подумай. Жизнь – огромная, сложная, интересная, полная событий и дел. А еще есть книги, кино, передачи познавательные… История! Я об истории как науке. Ты представляешь, сколько всяких событий, великих личностей в истории человечества – а мы еще не все о них знаем! Небо! Ты посмотри… – он подошел к окну, отодвинул занавеску. – Там звезды, там планеты. Черные дыры, туманность Андромеды. Солнце с его огненными протуберанцами! Я когда обо всем этом думаю, у меня буквально дыхание перехватывает. А природа… Ты любишь природу, Лидочка? Не отвечай, я знаю, что любишь. Весна, осень, лето… Снег зимой! Закаты и рассветы! Гулять, наблюдать за сменой погоды, движениями облаков, перелетами птиц… А ты… А ты все сводишь к этим дурацким, этим… к дурацким фрикциям, – сделав над собой усилие, покраснев, произнес Виктор. – Мы ведь с тобой прекрасно жили – полной, насыщенной жизнью, говорили много, гуляли… Дом вместе строили, ремонт делали – даже не поругались ни разу! Ты детей хочешь, да? Давай заведем, давай. Я не против. Раз уж тебе приспичило…
Лида смотрела на него широко раскрытыми глазами. Потом пробормотала:
– А ты сможешь?
– Смогу, – мужественно произнес Виктор.
Он никогда не рассказывал об этом жене. Это была его маленькая тайна. Каждое утро, в душе, он быстро освобождал себя от давления плоти. Пара минут – и все, он чист и спокоен. Туалет, душ, почистить зубы, причесаться и еще – сделать вот «это»… Механически, не думая, почти не обращая внимания, не придавая значения. Чтобы потом, свободным, заниматься более важными и серьезными делами.
А зачем тратить на
– Витя… Нет. У нас ничего не получится, – сказала Лида. – Для тебя это фрикции, а для меня – любовь. И то, что ты назвал «секасом», – это… это обмен энергиями. Это возможность почувствовать себя женщиной. А не каким-то абстрактным человеком. Звезды, природа, история человечества… Ты думаешь, все это можно постичь рассудком? Нет, не только! Когда любишь, то чувствуешь и космос вокруг, и красоты природы… Всё, всё чувствуешь! Потому что любовь – это главное…
– Лида, ну что за глупости, – опять вздохнул Виктор. – Это пустая болтовня. Возвращайся домой, слышишь? Я все для тебя сделаю.
– Нет. Нет! Я не люблю тебя. И ты меня не любишь. Уходи, уходи, уходи! – закричала она, замахала руками.
Снизу постучали по батареям.
– Вот видишь, ты соседей переполошила. Давай сядем, Лида, и поговорим спокойно, без криков, как нам жить дальше… Я же хороший человек. Нормальный мужчина.
– Да, Игоря тоже вон нормальным мужчиной считают…
– А он и правда нормальный мужчина! – строго произнес Виктор. – На все ради семьи готов… Давай поговорим о семье Игоря, если хочешь, давай. Что тебе кажется там странным?
Она хотела плакать, но понимала, что при муже этого делать нельзя. С тех самых пор, как Ольга узнала о смерти старшей дочери, ее трясло. Она молчала, глаза оставались сухими, но тело постоянно сотрясала дрожь.