Еще целый час они прислушивались, но тишину в доме ничего не нарушало.
— Ложитесь спать, друзья. Я подежурю, — сказал Табит. — У вас завтра тяжелый день.
***
Утром они вышли из подвала и первым делом поднялись на второй этаж, чтобы посмотреть, что натворил демон. Вся мебель была разворочена, из пола торчал тот самый кусок обелиска, а на потолке зияла большая дыра, сквозь которую было видно посветлевшее небо.
— Все-таки он глуповат, — подал голос Гриша. — Даже не додумался спуститься на первый этаж.
— Скажи «спасибо» ему за это, — фыркнула Назифа. — Ты оставил стрелы на столе, а арбалет на софе. Он мог легко их разломать или унести с собой.
— Вообще-то я занимался матрасами, чтобы не замерзла твоя упругая попка на земляном полу.
— Моя попка — не твоя забота! И вообще…
В разговор вмешался Ур:
— Хватит препираться! Не хватало, чтобы вы поссорились перед походом. Сегодня очень важный день. Он принесет нам почет… или смерть.
Гриша и Назифа разошлись в разные стороны и начали расставлять раскиданную мебель. Тем временем Табит приготовил завтрак и пригласил к столу.
— Бонапарта возьмем с собой? — спросил Гриша, набивая рот хлебом с медом.
— Не стоит, — отозвался Хорус. — Троих не унесет и может помешать, испугавшись.
— Тогда позаботьтесь о нем, — юноша тяжело вздохнул. — Если я не вернусь, то отдайте в хорошие руки… Или оставьте себе. Только не надо напрягать его работой. Бонапарт — не тяжеловоз. Слишком тонкие ноги, как раз для быстрого бега.
— Можешь не беспокоиться, — заверил Табит. — Конь в хороших руках… Сегодня должны приехать продавцы с Кабаргана. Я куплю все самое вкусное и буду ждать вас. Обязательно возвращайтесь.
После завтрака друзья попрощались с наместником и Хорусом и пустились в путь.
— Надеюсь, ты стрелы не забыл? — спросила Назифа. Она укоротила штаны и рубашку Табита и стала похожа на себя прежнюю в топе и юбочке. Мускулатура перекатывалась под смуглой кожей, а туго сплетенные косички, словно змеи, покачивались в такт ее легкому шагу.
— Не забыл. Они в кармане.
— Не колют? — хихикнула она.
— Иногда, — признался он и невольно поморщился от укола в бедро.