А этот Володечка – как его называли, – всеобщий любимец. Все мечтали, что он Мильку замуж возьмет.
А Милька фыркала. А потом поженились, и все у них сложилось.
Как голубки ворковали, читали вместе, кино смотрели. Взгляды у них совпадали, вот как. Любил он он ее, нашу Мильку, на руках носил. В общем, зря она артачилась, сестрица моя. Если бы не Володечка – так в девках бы и осталась.
– А тот, второй? Вернее, первый? – спросила Катя. – В которого она была влюблена?
– Да после свадьбы о нем не вспоминали, не знаю. Может, женился, а может, еще чего. В общем, пропал он, и все, больше не знаю.
А со временем Милька Володечку своего полюбила – все «Володечка да Володечка», то по ручке погладит, то по лысинке.
Не знаю, что там внутри было, – я ж говорила, общались мы мало, у всех своя жизнь. Но с виду парой они были счастливой.
Хотя сколько раз я их видела? Три, пять? У всех своя жизнь была, и у меня забот полон рот, и у Мильки. Говорила, что на работе сутками пропадает, любила свою работу. Потом они путешествовали, всю Россию объездили, от Мурманска до Владивостока, да и за границей бывали. Помню, открытку прислала с видами Рима. А что мне Рим? Мне до Рима, как до луны! До Кишинева бы добраться, а времени нет. – Раиса задумалась и повторила: – Да, хорошо они с Володей своим жили. Каждый любимым делом занимался, он в науке своей, она в кино. Художником по картинам работала. Мы, когда фильмы смотрели, внимательно следили: ага, вот оно, художник – Эмилия Бурская. Наша Милька! Гордились, конечно.
Только детей у них не было. Поздно оказалось. Тогда в двадцать пять были старородящие. Я в двадцать шесть второго родила, так там, в карте, так и было написано: «старородящая». Смешно, да? А тебе, Кать сколько?
– Тридцать три, – тихо ответила Катя. – Я давно уже старородящая. Вернее – вообще неродящая.
– Да брось! – покраснела Раиса. – Сейчас все по-другому! В сорок рожают и в сорок пять! А я в сорок бабкой стала, – рассмеялась она. – Осчастливили!
– Как получится, – вздохнула Катя. – Вы говорили – все от судьбы.
– Еще чаю хочешь? – засуетилась Раиса. – Да брось, не расстраивайся! Возьми и роди, дело нехитрое. Только не затягивай! А муж-то имеется?
– Увы. Ни мужа, ни ребенка. Такая я бесполезная.
– Брось, Катерина! – расстроилась Раиса. – Слушай! А ты в спальне еще не была? Там тоже полно Милькиного добра. Иди, покопайся! Может, чего и выкопаешь. Я все равно ничего отсюда не потащу, на кой мне все это? Мне бы очистить квартиру и сдать. А тут разгребать и разгребать. Господи, сколько ж Милька говна накопила. Я на помойку по десять раз на дню хожу, все таскаю и таскаю, спина отваливается, а барахло не кончается.
– Странная вы, – обиделась за умершую хозяйку Катя. – Вам квартиру оставили, а вы недовольны. Это же огромные деньги! Не на всех такое сваливается.
– Да довольна я, Кать, ты чего! Довольна. Только хлопотно очень. Ты не думай, я не какая-то там неблагодарная! Я б и так приехала Милечку похоронить. Никого у нас больше, никого из родни… Просто не общались мы, понимаешь? Много лет не общались. Слишком разные жизни… Я в селе, она тут, в городе. У нее кино, актеры знакомые, а у меня в собеседниках соседка-сплетница и свинья.
Раньше открытки к праздникам писали, а потом перестали. Милька еще писала, а я забывала. Ну некогда было – у меня дети, хозяйство. Падала, как подкошенная, а у Мильки столица, театры, кино и все остальное.
Потерялись мы, понимаешь, перестали общаться. Ну что у нас общего, сама посуди? А тут вдруг свалилась эта квартира! За что мне она, за какие заслуги? Да нет, конечно, я рада! Продам – крышу новую сделаю. Сарай поставлю, забор поменяю.
Катя звонко рассмеялась: