В Тулу он ездил редко – не скучал, да и не по кому было скучать: от родителей он отвык, а Дашки давно не было. Заезжал наспех, без ночевки, выкладывал пакеты с деликатесами, которых и в Туле было навалом, только его старики никогда их не купят – еще чего, не жили богато, нечего и привыкать. Колбаса и картошка, пельмени и квашеная капуста – вот привычный рацион. Осетрину и икру съедали не сразу, пару дней вздыхали и любовались.
– За такие деньги в горло не лезет, – бурчал отец. – Зачем нам все это?
На хельгу, гордость матери, – полированную, с позолоченными ручками, уже почти антикварную, купленную сто лет назад у соседки по случаю и наполненную дешевой посудой и штампованным хрусталем, – Калеганов клал деньги. Хотя точно знал – деньги родители не тратят, а копят. И как ни уговаривай, как ни умоляй, как ни скандаль – все бесполезно. Отец завязал, пить не хватало здоровья, мучили гипертония и сердце. На старости лет стал хозяйственным и, как оказалось, рукастым – мастерил в гараже какие-то табуретки, полки на балкон, чинил соседские стулья – словом, был при деле. Ездил в лес за грибами, на речку порыбачить, а мать все вздыхала: если бы это случилось пораньше, какая бы у них была хорошая жизнь!
Полгода отец ковырялся со стареньким «москвичонком», и надо же, тот запыхтел, поднатужился и, гремя и скрипя, проехал километров пять, после чего, конечно же, встал. Калеганов отогнал старый «москвичонок» на свалку и пригнал из салона новую машину.
Отец страдал по обеим. Старую было жалко, а новую – «Да как я на ней, Дим? Я к такой не привык. Да и вообще страшно!»
Но поменять мебель, а уж тем более квартиру родители не дали: «Еще чего! Мы привыкли, нам хватает, и нас все устраивает».
Даже ремонт сделать не позволили – Калеганов скандалил, боролся, а потом плюнул. Черт с вами, как были совками, так и остались, не приучены жить по-людски.
Да что ремонт! Поехать за границу уговаривал года три! Какая там заграница – в родные российские Сочи и Ялту ехать не хотели, а уж про Турцию и говорить нечего – уперлись и ни в какую. Ни Египет, ни Турция, так обожаемые российскими туристами, их не прельщали. Вечные отговорки: «В мае сажать картошку. В июне окучивать, в июле жарко, да и пруд у нас замечательный. В августе закатки, в сентябре копаем картошку, а в октябре отдыхаем у телевизора».
Но позже произошла забавная история – Калеганову удалось вытащить их в ту самую итальянскую деревушку.
И кто мог подумать, что родители полюбят маленький Адин домишко с черепичной крышей, и вишневый сад, и озеро. Но главное и самое забавное – они подружились с местными жителями и даже понимали друг друга.
Со старостой Сильвио отец ходил на рыбалку, его говорливую жену Софию мать учила печь пироги, а та, в свою очередь, учила мать катать тесто для любимых макарон пенне. Через полгода Калеганов предложил старикам остаться в деревушке еще на какое-то время и удивился, когда они согласились.
Спустя время Калеганов их навестил и, надо сказать, был поражен – его туляки были счастливы.
– Здесь все как дома, – смеялась мать. – Ну или почти все. Нет, конечно, красивее, и рыбы в озере больше, чем в нашей Упе и даже в Оке. И помидоры вкуснее. А вот картошка, – вздыхала она, – нет, Дим. Наша вкуснее. И яблоки тоже – да что сравнится с нашей антоновкой?
На старом, видавшем виде джипчике отец гонял по окрестностям, мать развела огород, в доме пахло жильем и пирогами, и Адина могила утопала в цветах.
Через какое-то время у Калеганова появились женщины. Нет, никаких романов – как говорится, исключительно физиология. Он и представить не мог, что кто-нибудь из них будет ходить по его квартире, с утра пить кофе на его кухне, а вечером встречать его после работы.
Анну он встретил в книжном салоне через четыре года после Адиной смерти. Та брала интервью у начинающего, но уже заявившего о себе писателя.
Поглядывая на нее, Калеганов пил кофе и равнодушно листал какую-то книгу.
Не заметить ее было сложно – с длинными кудрявыми черными волосами, широкими, красивыми, словно выписанными смоляными бровями, стройная, но, что называется, в теле, с большой грудью и широкими бедрами, похожая на породистую лошадь, с гордо поднятой головой и надменным уверенным взглядом.
Краем глаза он заметил, что на столе Анна оставила визитку. Как пятиклассник, воровато оглядываясь, он положил ее в карман.
Позвонил через неделю – почему-то робел и тянул время. Представился и заговорил якобы по делу. Анна напряженно молчала. Наконец сурово произнесла: