Подумав, он отказался. И вправду – им так хорошо вдвоем! Да и сколько сложностей с усыновленным ребенком, сколько проблем! В общем, тему закрыли, и Ада, кажется, успокоилась. Во всяком случае, рассмеялась: «У меня есть ребенок! Чудесный мальчик по имени Дима. И все, Димуль, все! Оглянись – сколько бездетных пар живут в мире и счастье! И сколько несчастных родителей?»
То, что она больна, Ада знала давно. Болезнь была под серьезным контролем и до поры вела себя тихо.
Но все когда-нибудь кончается, и, несмотря на все усилия, ей объявили, что жизненный срок ее, увы, ограничен.
Будучи человеком умным и мужественным, новость эту она приняла со свойственной ей стойкостью. Как говорится, спасибо и за это. Многое она в жизни успела: и заработала, и погуляла, и всласть налюбилась. И повидала практически весь мир. Некоторые за восемьдесят прожитых лет подобного и не видели, а ей удалось.
Конечно, поплакала, не без того. Попросила выписать успокоительные таблетки и стала подводить итоги своей непростой, успешной, но, к сожалению, не такой долгой жизни.
Кстати, ту старую любимую кратовскую дачу ей удалось вернуть. Да-да, повезло: люди, когда-то ее купившие, уезжали за границу на ПМЖ и с большим удовольствием, не потеряв ни копейки, а даже наоборот, продали ее бывшей хозяйке. Дом Ада отреставрировала, заменив практически все: перекрытия, полы, крышу, канализацию. Но внешне дом оставался таким, каким был при первых хозяевах, ее родителях. Появились удобства, но без всяких новомодных интерьеров. В этом и есть прелесть старого дома, – восстановили камин, перетянули старые кресла, купили антикварные комоды и потертые ковры.
Зачем она это делала? Да потому, что надо было просто отвлечься, а без дела она сидеть не умела. И еще потому, что так создавалась иллюзия, что впереди еще длинная жизнь.
Дмитрий не знал о ее болезни. Она говорила, что да, есть проблемы, и да, их лучше решать в Германии, он видел, что обсуждать это Ада не хочет, поэтому в подробности не вникал. На лечение в Германию она уезжала одна. А тут надо же – захотела в Италию, в маленькую деревушку на озере, где у нее был домик, и тоже одна! Это его удивило. Но раз ей так лучше… Спустя месяц Ада умерла в той самой деревушке на севере Италии. В доме, где они провели свои лучшие дни.
Накануне Адиной смерти ничего не подозревающий Дмитрий получил от нее подробное письмо с объяснениями, распоряжениями и указаниями. К письму прилагалось завещание, по которому все, что у нее было, оставалось ему, Калеганову Дмитрию Николаевичу, любимому человеку, другу и партнеру.
Он долго сидел в оцепенении, перечитывая ее письмо, и мало что понимал.
Его Ады больше нет? Живой, яркой, стремительной, жизнелюбивой Ады? Его Ады, которой он так восхищался и которую, конечно, любил. И он, Дима Калеганов, владелец сети магазинов, типографии, маленького издательства, шикарной квартиры в центре Москвы и дачи в статусном стародачном месте? Просто невозможно – и все!
Выпив залпом стакан коньяка, он вдруг решил, что все это неправда, и стал ей звонить, писать, снова выпил, но ответа не было.
Значит, все правда? И он никогда не услышит ее громкий командный голос, не услышит ее хрипловатый смех, ее колкие и точные определения, ее ироничные шутки?
Он больше не увидит ее лицо, накрашенное или умытое, грустное или веселое, усталое или отдохнувшее.
Ее больше нет?
Вот тогда он горько заплакал. Он снова остался один, один на всем белом свете, родители не в счет. Внезапно свалившееся богатство – зачем оно без нее? А он молод, здоров, и у него впереди вся жизнь? Но у него никогда не будет ребенка, ради которого стоило бы жить, продолжать бизнес, богатеть, развиваться. Кому он все это оставит? Конечно, никто не знает своей судьбы, но, скорее всего, родители уйдут раньше него – это нормально, – а больше родни у него нет. А Дашка…
Его любимой сестры не стало в восемь лет – утонула на его глазах, правда, в ту минуту он отвернулся. Наверное, это его и спасало – он не видел, как перепуганная Дашка пару раз вынырнула и тут же исчезла. Все произошло за пару минут. Омут, яма, воронка, водокруть – вот что стало ее могилой. Нет, спустя неделю ее нашли. Далеко, за восемьдесят километров. «Утопленница» – так повторяли тетки на похоронах. Его Дашка – утопленница? Его живая, смешливая, подвижная сестра? Та, которую он любил больше жизни? Белобрысая и зеленоглазая, глазастая Дашка? Его Дашка лежит в закрытом гробу? А если это не Дашка? Вдруг это не его Дашка? Где тогда его Дашка, куда она запропастилась? Сбежала? Да нет, его Дашка бы не сбежала. Потому что и она, эта маленькая проказница и хитрюга, обожала его, брата Димку, тоже больше всех на свете. И трусишки ее опознали, мать опознала. Вернее, остатки трусишек…
Мать, считая его виноватым, смотрела с ненавистью. Все правильно, не уследил именно он, старший брат! Отец запил еще горше и, открывая желтым ногтем очередную бутылку, сказал:
– Как теперь будешь жить, Димон? Я тебе не завидую.
Он и сам себе не завидовал. И сам себя ненавидел.