– Ольга Васильевна, – вдруг спросила она, – а зачем вам вообще это надо? Ну мы с Марусей? Все эти хлопоты? Риски с деньгами? А вдруг не отдам?
Ольга улыбнулась:
– Не отдашь – значит, не отдашь. Тоже мне горе. Помру – похоронят, здесь, на земле, не оставят. Сын, сестра, государство – лично мне без разницы. А зачем надо? Странный, Анюта, вопрос. – Ольга Васильевна помолчала. – Люди мы или нет? Или я Библию зря читаю? И в храм хожу зря? И верую тоже зря? И как мне потом жить, если я мимо пройду и все забуду? Да и не чужие мы с тобой, Аня, бок о бок три месяца прожили! А Марусю я полюбила как внучку. Такая славная девочка! И все, Анют, все! Давай на этом закончим! Ну, мне пора собираться – дорога не близкая, пока доберусь… А накануне за Марусей приеду. И ей-богу, хватит спасибкать!
Вот так. И вправду – бог закрывает дверь, но приоткрывает окно.
Анна не хотела спрашивать про Калеганова, слово себе давала, и все же не выдержала, спросила.
– С Дмитрием Николаевичем? – удивилась Ольга – Нет, не видались. Мы не друзья, Анечка, и даже не приятели. Он меня нанял, работа закончилась, мы расстались. Разумеется, по-хорошему. Он приличный человек. Ну, в общем, дай ему бог.
Ольга умная – никаких вопросов, никаких предположений, никакого осуждения. Она не из тех, кто полезет в душу, ох, как же она отличается от Аниной матери!
Вот все и решилось… И безо всех обошлись. Без тех, кто для нее больше не существует. Так уж вышло, и, кажется, тут Анна не виновата.
Операция прошла без осложнений, и уже через два дня ее подняли и заставили ходить.
Анна плакала от боли, но сражалась как могла. Ей надо выстоять, надеяться не на кого, у нее дочка. Она должна, обязана быть бойцом и борцом.
Пару раз приезжали Ольга с Марусей. Маруська счастливая, рот до ушей, в хвостиках новые ленты, на руке новый браслетик и, главное, новое платье – шотландка, красное с черным, кружевной воротничок и бархатный черный бантик. Не платье – чудо. Откуда? Тетя Оля подарила! Красивое, да, мам? А браслетик? Мам, тебе нравится?
Анна вспомнила, какие подарки единственной внучке привозила родная бабушка. Вспомнила и заплакала от обиды. Мать называла ее злопамятной. Может, и так, но это не забывается. Например, резиновые сапоги. Красивые, блестящие, ярко-желтые, с Микки-Маусом. Чудесные сапожки! Правда, на одну ногу, мать сказала, что не заметила. «Врет, – подумала Анна, – на распродаже схватила, за пару копеек. Думала, сойдет». Или вот варежки. Тоже красивые, ярко-красные, с вывязанным белым медведем. Глаз не оторвать! Если бы не дырка. Та же распродажа за те же две копейки.
И остальные подарки из секонд-хенда: ношеное платье, старые джинсы. Мать никогда не была щедрой, а тут совсем спятила. Анна собрала все в мешок и снесла на помойку.
Мать страшно обиделась:
– В твоем положении не выпендриваются! Тоже мне, две принцессы!
Всю жизнь они разговаривали на разных языках и никогда не понимали друг друга.
Маруська трещала без умолку – они с тетей Олей ездили в зоопарк.
– А там слон, мам! И он накакал! Такую гору, мам! Ты видела, как слоны какают?
Смеялись до слез, а Маруська продолжала: в кино были, на мультиках, а завтра у них цирк! И блинчиков с вареньем она съела столько, «что ты, мам, не представляешь»!
– Ну вот скажи, угадай, сколько? А вот и нет, – торжествовала Маруська, – не пять, а семь! Не веришь? Спроси у тети Оли! А на обед две котлеты! Да, целых две, да еще и с пюре! Опять не веришь? Тетя Оля! Ну скажи ей, скажи!