Черно-белая жизнь

– Что-что? Не поняла, Кать! – пыталась вклиниться в эту истерику Леля. – Повтори, ради бога! Да что случилось-то? Что? Ты что говоришь? Господи, при чем тут «не хочу жить и все надоело»?

Наконец услышала – дурочку ее любимую бросил Гвендаль, ее французский бойфренд. Сказал, что разлюбил, – как все просто! У них, молодых, все просто пока! Тот «просто разлюбил», а этой «просто не нужна эта жизнь»! «А зачем, мам?»

Еле остановила, еле перебила и принялась утешать, уговаривать и успокаивать:

– Дурочка моя маленькая! Девочка моя дорогая! Любимая моя самая! Самая лучшая, самая красивая, самая умная! Да наплевать на этого идиота! Он разлюбил! Ха-ха! Да пошел бы он к черту! Тоже мне – герой! Тоже мне – красавец! Хилый и дохлый твой Гвендаль! Гвендаль – Пендаль, ты поняла? И вообще – на бабу похож! Жидкий какой-то и женственный! Тощий, вертлявый, волосики редкие! Не редкие? Да и хрен с ним! Пусть и густые – все равно хрен! Значит, просто немытые! Мытые? Хорошо, пусть будут мытые! И носатый, кстати! Очень носатый твой Пендаль! Все французы носатые? Тем хуже для них! И морда вечно недовольная! Что, тоже у всех французов? Ага, не у всех! Значит, тебе достался такой непромытый и такой недовольный! Хорошо, хорошо! Тогда – недовольный! Пусть будет промытый, о’кей! И все равно какой-то женоподобный! Бабообразный твой Пендаль, вот! Ничего мужского, честное слово! Как – что такое я говорю? Я тоже женщина, Кать! Нет, ты не ори! Ты мне просто поверь!

А дочь продолжала кричать, перебивала ее и снова захлебывалась в слезах.

– Мир не кончается на твоем Пендале, слышишь? – пыталась вразумить дочь Леля. – И жизнь не кончается тоже! Ах, какая беда – со своим парнем рассталась! Прямо рухнули небеса! Катя! Возьми себя в руки! Я не прошу – я просто требую! Да, первый мужчина – я понимаю! Если все это можно вообще назвать мужчиной! Что я «опять»? Да правду я говорю! А кто тебе ее скажет, кроме меня, матери? Не по чему там убиваться, слышишь? Не по чему и не по кому! И сколько их у тебя еще будет! – тут она демонически захохотала. – Папа? А что – папа? Тоже не айс? Да, папа – не айс! Но он хотя бы красавец! У папы фактура! И есть на что посмотреть! Хоть выйти было не стыдно! А с этим твоим… уж ты извини! Ты же у нас красавица, Кать!

И так по второму кругу, по третьему, по четвертому.

Пока Катька не заорала:

– Ты меня просто достала, мам! Ты так ничего и не поняла! Ничего! И все, что я тебе сказала, – чистая правда! Я жить не хочу! Мне это неинтересно!

Нажала отбой – все.

Леля еще минут десять сидела на полу, в той же позе. Рядом валялся Санта, со своей дурацкой, счастливой улыбкой. Дурак.

Зато теперь все стало ясно – в смысле, что надо делать. Поднялась с колен, отряхнулась, одернула свитер и пошла в прихожую надевать сапоги и пальто. Билеты в Париж решила заказать позже.

Была сосредоточенна и решительна. Так происходило всегда в самые ответственные моменты.

Ах черная полоса! Сволочь! Никак не сдаешь позиций, никак…

Билет обошелся во столько, что лучше просто забыть. Ничего не соображая, побросала в сумку какие-то вещи, выгребла оставшиеся деньги – ну, хоть что-нибудь! Хоть чем-то порадовать Катьку, если, конечно, удастся.

Эх, жизнь… Крутишь, вертишь, выжимаешь и отжимаешь – как мокрую тряпку. А все равно – будем карабкаться, стремиться и жить – как бы нас ни ломало!

В такси в аэропорт набрала номер Галочки. Подумала, что не бывает же, чтобы сразу в одну воронку? «Пожалуйста! Ну не железная я! Совсем не железная!»

С каждым гудком сердце билось сильнее. Конечно, уговаривала себя, что Галочка занята, отошла или вышла, уснула, наконец! Или присела поесть. А сердце билось так, что перехватило дыхание – вспомнила, как совсем маленькой просила у Бога: «Миленький дяденька Бог! Пожалуйста, помоги!»

Наконец на десятый гудок – Леля отсчитала – Галочка взяла трубку. Говорила коротко и тихо – наверное, Виктор был рядом. Хотя – какой «рядом»? десятый час вечера, больница давно закрыта для посещений. Галочка давно должна быть дома.

– Ты спала? – перебила ее Леля, хоть как-то пытаясь разъяснить ситуацию.