Мы оба боялись признаться друг другу. Боялись друг друга. Боялись себя. Боялись правды.
Не думаю, что мы пропустили момент и тем самым навредили дочери. Уверен – нет! Наташе и раньше бы никто не помог.
Мы с Ниной были абсолютно здоровы, а дочь больна.
После двух лет, когда все стало не просто заметно, но когда это кричало и бросалось в глаза, мы наконец заговорили об этом.
И я, последняя сволочь, как и моя мамаша, обвинил во всем Нину.
Она плакала и оправдывалась:
– Врачи! Врачи говорили, что да, есть отклонения, но с возрастом это пройдет! И я им верила! И ты верил! А сейчас ты во всем обвиняешь меня!
И мы опять перешли на взаимные претензии, забыв о страшных проблемах нашего ребенка. Мы обвиняли друг друга, а напротив сидела наша несчастная дочь, не понимая, что происходит. Наконец она закричала, и мы замолчали.
– Что делать? – спросила жена. – Что нам теперь делать, Максим?
Как будто я знал ответ на этот вопрос. Как будто кто-то знал ответ на этот вопрос!
Но мы, разумеется, начали действовать. Лучшие врачи, куча денег, и ничего! Никто нас не утешал – все вздыхали и качали головой: да, это навсегда. Это ваш крест. Надо привыкнуть и жить дальше. Выхода нет.
Привыкнуть? К чему? Что у нас, молодых, здоровых, полных сил людей, неполноценный ребенок? Что это навсегда? Наш ребенок не будет бегать, как все дети. Что всегда, каждый день, каждый час, выходя с ней во двор, в булочную, в поликлинику – на нас будут смотреть и провожать взглядом. Что нам будут сочувствовать или – смеяться на ней, нашей дочкой? Что мы – всегда, всегда, всю нашу жизнь – будем стесняться ее и завидовать тем, у кого ребенок здоров?
Все это было невыносимо. Мы не сплотились вокруг нашего горя – мы отдалялись друг от друга все больше и больше.
Кажется, мы уже ненавидели друг друга, пытаясь свалить на другого вину, которой, по сути, и не было вовсе.
Все – судьба. В то время я стал фаталистом.
Мы перестали ходить в гости. Перестали вместе гулять. Мы почти перестали разговаривать друг с другом. Мне было жаль Нину. Мне было жаль дочь. Но еще больше мне было жаль себя.
Я думал о том, что могу снова жениться и у меня будет здоровый ребенок.
«Меня уже ничто здесь не держит», – с обидой уговаривал себя я. Меня презирают, оскорбляют, считают ничтожеством, бездарью. Меня попрекают куском. Даже в постели, разделяя и отдаляя нас друг от друга, лежали все наши несчастья и беды, словно между нами лежала наша больная дочь.
В три года дочь забрала теща – Нина взяла подработку.
В пылу очередной мелкой, нелепой и отвратительной ссоры Нина мне бросила: