Миллион поцелуев в твоей жизни

– Ты его малышка. Он не хочет, чтобы ты взрослела. Я все твержу ему, что ты должна однажды стать независимым человеком, – говорит мама.

Я решаю задать ей вопрос, который вертится у меня на языке с тех пор, как привезли прошлый подарок.

– Почему ты так добра ко мне?

На ее лице отражается раскаяние.

– Нелегко слышать, как твоя дочь упрекает тебя в жестокости.

– Я правда считала, что ты меня недолюбливаешь, – тихо признаюсь я.

– Ты здесь ни при чем, все дело в твоем отце. – В ее голосе слышится легкая горечь. – Он постоянно занят работой. Или беспокойством о тебе. Я вообще не находила себе места в его жизни, поэтому срывалась на тебе при любой возможности. И это ужасно. Я завидовала твоим отношениям с отцом. Чувствовала, будто меня вытесняют из семьи.

Мне тошно от того, что она так себя чувствовала, но еще хуже от того, что вымещала это на мне, когда я была всего лишь ребенком и хотела внимания обоих родителей.

Мама делает глубокий, судорожный вздох.

– Мне жаль, Рен. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Когда она берет меня за руку, словно на большее не осмелилась из страха быть отвергнутой, я притягиваю ее ближе, заключаю в объятия и опускаю голову ей на плечо. Мы долго сидим, молча прижавшись друг к другу, и мне кажется, она плачет.

У меня тоже глаза на мокром месте.

В конце концов, она отстраняется первой, вытирает случайно сорвавшиеся слезы под глазами и издает судорожный смешок. Моя мама никогда не была излишне эмоциональным человеком.

– Почему он подарил тебе камеру Кита Харинга? Мне любопытно.

– Вчера я была в квартире его родителей, – признаюсь я. – И меня восхитила картина Кита Харинга.

– Две танцующие собаки? – спрашивает она.

Я киваю, не удивляясь, что мама знает эту картину.

– Она красивая. Я сказала ему, что она мне понравилась. И Крю прислал это.

Я поднимаю камеру.

– Как мило. – Она тихо вздыхает. – Юная любовь. Первая любовь. Наслаждайся ей, дорогая. Она ни с чем не сравнима.