Миллион поцелуев в твоей жизни

Я пропускаю ругательство мимо ушей, изо всех сил стараясь не выдать реакции.

– Брось, сам знаешь.

– Я хочу, чтобы ты объяснила. – Его голос звучит убийственно тихо, а в глазах мелькает ледяной блеск.

Я делаю глубокий вдох и отвечаю:

– Такое случается, когда семья вообще не уделяет тебе внимания, а деньги становятся единственным источником любви. Они одаривают тебя вниманием, когда считают это необходимым, но в остальном ты просто винтик в их так называемой семейной жизни. Ты ведь ребенок, верно? Они слишком заняты тем, что вмешиваются в жизни всех вокруг, но совершенно забывают о тебе.

Его улыбка отнюдь не дружелюбна. Она откровенно угрожающая.

– Интересное описание. Сдается мне, тебе знакомо такое положение вещей.

Я хмурюсь.

– Ты о чем?

– Твой отец – Харви Бомон. Один из крупнейших агентов по торговле коммерческой недвижимостью в Нью-Йорке, верно? – Я смотрю на него, и Крю продолжает: – Мои братья заняты тем же бизнесом. Знают о нем все. Он безжалостный сукин сын с огромной коллекцией бесценных предметов искусства.

Услышав, как он называет моего отца такими словами, я прихожу в замешательство.

– Моя мама – коллекционер, – признаюсь я и неосознанно добавляю: – Только это и приносит ей настоящее счастье в жизни.

Господи. Мне невыносимо оттого, что я только что ему в этом призналась. Он не заслуживает права знать что-то о моей личной жизни. Крю может исказить любые мои слова. Выставить меня печальной маленькой девочкой.

Кем, по его словам, я и являюсь. Возможно, он прав. Мама не питает ко мне особой симпатии. Отец использует как инструмент. Оба слишком сильно контролируют мою жизнь и аргументируют это желанием меня защитить. Я думала, что у меня есть друзья, но теперь сомневаюсь в этом.

– Ты выросла в том пентхаусе на Манхэттене, где выставлены все эти произведения искусства?

Я пытаюсь не замечать тревогу, которая разливается по венам от его слов. От того, как хорошо ему известно о моей жизни. Жизни, частью которой я себя больше не чувствую, потому что провела в школе «Ланкастер» большую часть последних трех лет, уже почти четырех.

Выпрямив спину, я гоню прочь все мысли о своей несчастной жалкой персоне и вежливо ему улыбаюсь.

– Мы переехали в эту квартиру, когда мне было тринадцать, – рассказываю я.

– Ты единственный ребенок в семье.

Моя улыбка меркнет.