Миллион поцелуев в твоей жизни

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нет. Обедает с друзьями.

Отец хмыкает.

– С друзьями. Как же. Увидимся завтра днем. Прилечу около двух часов.

– Погоди-ка, ты не в городе?

– Я во Флориде. Завтра вернусь. – На заднем плане звучит мелодичный женский голос, и я слышу, как папа прикрывает динамик телефона, чтобы ответить. – Мне пора, Рен. Увидимся завтра. Люблю тебя.

Он заканчивает звонок, не дав мне ответить.

Я бросаю телефон на диван и, запрокинув голову, смотрю в потолок. На вычурный и очень дорогой светильник, который горит у меня над головой. В этом доме все дорогое. Некоторые предметы и вовсе бесценны.

Такое ощущение, что к ним нельзя прикасаться. Страшно сломать что-то невосполнимое. Искусство. Предметы. Для мамы с папой вещи важнее.

А я? Их дочь? Порой я задаюсь вопросом, значу ли вообще для них что-нибудь. Не стала ли всего лишь очередным объектом, который им нравится выставлять перед всеми.

Предметом искусства, над которым еще работать и работать.

Я встаю с дивана и брожу по дому. Иду по коридору мимо огромных картин на стенах, над которыми горят лампы, освещая их так, чтобы любому прохожему на улице было видно. Ценители изобразительного искусства отдали бы жизнь за возможность войти в этот дом. Хотя бы мельком увидеть картины, скульптуры и другие произведения, расставленные по всей нашей квартире.

Я даже перестала их замечать. Они не важны.

Как и я.

Я запираюсь в своей комнате и пытаюсь рассмотреть ее критическим взглядом. В ней нет цвета. Мама специально так сделала, чтобы не нарушать гармонию с предметами искусства, которые ей захотелось бы здесь представить. Да, даже моя спальня – потенциальная витрина для ее искусства. На стене висит картина, которую отец купил мне на день рождения в прошлом году. На холсте изображены отпечатки губной помады, хотя их не так много, как на желанном мной полотне, а еще яркая жеваная жвачка, нарисованная то тут, то там. Как-то даже мерзко.

Когда он подарил ее, я сделала вид, что мне очень понравилось.

Отвернувшись от картины, я смотрю на белое покрывало на кровати. На подушки черного и стального цветов, сложенные у серебристого металлического изголовья. На белую мебель. На стенах – черно-белые фотографии из прошлого. Когда я была младше и у меня еще были настоящие друзья. До того, как мы все изменились, выросли и отдалились друг от друга.

Теперь мы общаемся через комментарии в соцсетях и редкие личные сообщения. Все живут дальше, а я словно застыла на месте.

Я ловлю собственный взгляд в отражении висящего на стене зеркала в полный рост и, подойдя к нему, внимательно себя рассматриваю. Перед отъездом из кампуса я переоделась в джинсы и черную толстовку, и если бы мама увидела меня сейчас, то сказала бы, что выгляжу я неряшливо.

Может, так и есть. Зато мне удобно.

Я снимаю толстовку, смотрю на свою грудь и невольно хмурюсь. Мне не нравится, как она натягивает ткань простой белой футболки. Мама постоянно подталкивает меня сесть на диету, но сомневаюсь, что это поможет. В итоге грудь все равно никуда не денется, а она совсем не такая, как у мамы. У нее почти мальчишеская фигура, и она усердно старается поддерживать ее в таком виде.