Все, что я хотела сказать

– Отстань, – бросаю я, когда мы выходим на улицу. Рядом никого нет. Солнце полностью скрылось за жуткими черными тучами, где-то вдалеке гремит гром.

– Теперь рядом никого, кто может тебя спасти, – говорит он с широкой улыбкой.

– Меня не нужно спасать. Просто снова врежу тебе по яйцам, – отвечаю я.

Эллиот отступает на шаг.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Такая стерва.

Я отворачиваюсь и ухожу, сопротивляясь встречным порывам ветра. Ненавижу этого парня. Не знаю, почему я вдруг стала его мишенью, но мне от этого неспокойно. И он прав.

Рядом нет никого, кто может меня спасти.

Я иду к общежитию, ускоряя шаг. Слышу, как Эллиот выкрикивает ругательства у меня за спиной, и его слова утопают в надвигающейся грозе. Капли воды падают на меня одна за другой, и я понимаю, что начался дождь.

Срываюсь на бег.

Через несколько минут я оказываюсь в женском общежитии, плотно закрыв за собой дверь. Поворачиваюсь лицом к окну и вижу, как Эллиот приближается. Благодаря своей новой привычке бегать трусцой, я стала быстрее, но все равно тяжело дышу, а сердце стучит втрое быстрее.

Эллиот подходит прямо к окну и колотит в дверь, заставляя меня вздрогнуть. Он ухмыляется, ветер отбрасывает его темные волосы на лоб и треплет пиджак. Я делаю шаг назад, и во рту пересыхает, когда он проводит пальцем поперек горла, а потом указывает на меня.

После чего разворачивается и уходит прочь.

Глава 8

Саммер

Гроза длится недолго. Дождь льет около получаса – ровно столько, чтобы увлажнить поле и сделать его грязным перед сегодняшней игрой. Я сижу у окна в своей комнате в общежитии, смотрю, как идет дождь, и тоскую по дому.

Но у меня нет дома, в который можно вернуться. Даже если я упрошу маму разрешить мне вернуться, все равно не буду чувствовать себя комфортно в этой квартире. Только не с витающими там воспоминаниями. Семейными фотографиями. Маленьким алтарем, который она сделала для Джонаса и Йейтса. На прошлой неделе мама прислала мне фото, и я сочла очень странным, что она решила такое сделать. На маленьком столике стояли снимки обоих. Горели свечи, а рядом – табличка с молитвой и изображением сложенных вместе рук. Толстая черная Библия тоже на нем лежала.

Мы не ходим в церковь. Не молимся. Не пойму толком, почему мама решила отдать им дань памяти таким религиозным жестом, но, возможно, так она справляется с чувством вины.

Я это понимаю. Лучше, чем она может себе представить.