— Ага. Очень странно, — поёжилась я и тихо спросила. — Мить, как думаешь, это люди?
— Нет, это бабайки, которыми стали души убитых здесь парней, — передразнил мой испуганный голос Митька, — слышал бы тебя сейчас Бармалей! Он бы очень удивился, что некоторые комсомолки верят в чертей и привидения.
— Ну, Ми-и-итька, — жалобно протянула я и тон Митьки смягчился:
— Нет, Зойка, это люди. Самые обычные люди.
— Но они нас не тронули, — напомнила я.
— Может быть, мы им не нужны были? — предположил Митька, — или они не знали, что мы здесь ночуем?
— Мить, как думаешь, а они днём могут прийти?
— Они всё могут, Зойка, — вздохнул Митька и более миролюбивым тоном сказал, — поэтому не советую далеко отходить. Будь всё время в поле моей видимости.
— Что, и в кустики нельзя отойти? — жалобно протянула я, — как же я буду? Мне очень надо.
— В кустики отойди, — разрешил Митька и тут же добавил, — только, недалеко, чтобы я слышал, если закричишь. Поняла?
Я кивнула.
— И сперва осмотрись хорошо.
После чая мы собрались и налегке пошли искать Аннушку. Рюкзак с палаткой и прочим барахлом оставили в балке. Только мешать будут.
Мы пошли в сторону, куда указывали носки следов, которые я обнаружила вчера вечером. За кустами багульника, где были следы, начиналось небольшое мшистое болотце, которое противно чвакало под сапогами. Обойти его никак было нельзя — слишком большой крюк пришлось бы делать. Да и там было не лучше. По сути пятьдесят восьмой ключевой участок находился, можно сказать, на небольшом «островке», сформированным наносами песка. Вокруг же были заросшие сфагнумом, кукушкиным льном, брусникой и багульником пополам с осоками, мшары.
Я прыгала с кочки на кочку и старалась не оступиться.
Иногда мы делали небольшой крюк, в тех местах, где виднелись берёзовые колки — Митька боялся, чтобы мы не порвали сапоги.
Постепенно мшары стали подсыхать, и вскоре под ногами зашуршала нормальная трава. Я нагнулась и сорвала рыжую купальницу. Она пахла мандаринами.
Я улыбнулась.
Митька, который шел рядом, буркнул:
— Чему радуешься?