— Крышей видать сдвинулся, — опять вздохнул Колька, — что-то в голове у него сломалось, видимо. Но, я так думаю, из-за многодневной пьянки всё началось. Они же там всё время квасили. Да?
Я не помнила, но прикрыла глаза. И Колька продолжил:
— Ну вот мы думаем примерно всё было так: они бухали, бухали, и Уткин, видать, то ли белочку поймал, то ли чего покрупнее. А только зарубил он спящих в будуне товарищей. И тебя по башке огрел, но, видать, башка у тебя крепкая оказалась, раз выжила ты. Так-то я вообще подозреваю, что у тебя там кость одна только.
Я возмущённо зыркнула на Кольку, и он примиряюще сказал:
— Ладно, ладно, не злись… не одна там у тебя кость…
Я закатила глаза в жесте «сам придурок», Колька хмыкнул и продолжил:
— Ну вот он совсем сбрендил и бродил потом сдвинутый по тайге. Я не представляю, что он там жрал, но сам факт, что его зверь не тронул, это вообще удивительно.
— Аааа… Н-н-нин-н-на…?
— Нина Васильевна? — понял Колька, — она, скорей всего, брала укосы и увидела Уткина. И вышла к нему, я не знаю зачем, может поквитаться хотела. А, может, про Захарова спросить. Уже никто не узнает. И Уткин потом и её убил.
— Ии-и-и?
— Аннушку и тех уголовников тоже он, — проворчал Колька, — И тебя — тоже он. Я не знаю, как ты ему так под руку попалась, но если бы он ударил хоть на пару сантиметров ниже, то всё.
— Аа-а…?
— А Уткина? Так его Игнат пристрелил. Ладно, отдыхай. Вечером Бармалей, сказал, зайдёт. Ох и не завидую я тебе.
Я прикрыла глаза. Хлопнула дверь. Колька ушел.
Это что же получается — о том, что там священное место и что изумруды наши так и не узнали?
Ну и хорошо. Раз не узнали — хорошо. А я никому не скажу.
Наверное, я уснула.
Разбудил меня голос Бармалея:
— Как самочувствие. Зоя? Ты со следователем сможешь разговаривать?
Я хмыкнула что-то нечленораздельное.