Большая медленная река

— И чего ты от меня хочешь, больной ублюдок?

— Для начала, более уважительного обращения…

***

— Это было восемьдесят два процента. Согласитесь, каждый процент чувствуется! Вы, помнится, планировали привязать меня над муравейником? Это дикость. Техника даёт более надёжный эффект. Итак, чего я от вас добиваюсь. Первое — уважения. Этого добиться несложно. И я не имею в виду притворство. Вы упрямы, но не глупы, и я легко добьюсь того, что вы начнёте называть меня на «вы» и даже, если я того пожелаю, «господином» или «хозяином». Будете кланяться и становиться на колени, потому что избавление от боли того стоит. Но это не то, чего мне нужно. К счастью, уважение к тому, кто причиняет тебе боль, однажды неизбежно приходит. Ненависть, страх, притворное подчинение — и, о чудо, истинное уважение! Уважение к власти над твоим телом и разумом! Насилие — удивительный инструмент, я исследую его месяц за месяцем и буквально заворожён эффективностью! Уверен, что через насилие можно добиться чего угодно — от простого подчинения до истинной неподдельной любви! Но этого я от вас, добиваться не буду, не волнуйтесь. Такой эксперимент я провожу с другим человеком, и результаты… восхищают! Она ещё сама не понимает, что её «Я тебя люблю, Душан» стало из вынужденного почти искренним, но я-то вижу! Оказывается, женщины более склонны поддаваться насилию, это очень интересный опыт. Я понимаю, почему таких, как вы, корректировали или запирали. Способность совершать осознанное насилие открывает безбрежные горизонты возможностей! Теперь я один из вас, и это волшебное чувство!

— Ты просто больной ублюдок.

***

— Восемьдесят пять процентов. У вас полопались сосуды в склерах и глаза стали красными. Жаль, что вы вряд ли сможете встать, чтобы дойти до зеркала и полюбоваться, но, когда судороги прекратятся, полюбопытствуйте — выглядит впечатляюще. Если вы рассчитывали таким образом совершить самоубийство — я вас разочарую. Больше мощность повышаться не будет, вы нужны мне живым и здоровым. Итак, я рассказал про уважение. Это первая ступень, и мы с вами пройдём её быстро. Вторая — сотрудничество. Сначала будет сложно — вас придётся заставлять делать то, что нужно мне, постоянной угрозой насилия, а вы будете думать только о том, как вырваться и отомстить. Из камеры сбежать невозможно, вы наверняка это знаете. За годы работы у меня не было ни одного подопечного, который не попробовал бы. Некоторые были весьма находчивы, но система безопасности продумана великолепно. Однако в камере вы бесполезны, вас придётся однажды либо убить, либо выпустить — нет смысла тратить ограниченные запасы еды на человека, который её не отрабатывает. Разумеется, я полностью контролирую территорию общины, а автоматические системы подменяют меня, если я занят, сплю или отсутствую. Но автоматика примитивна, а люди изобретательны, а значит, к тому моменту, когда вы покинете камеру, ваше желание сотрудничать должно быть искренним. Я без большого труда добился этого от своих ближайших помощников, теперь они могут даже выйти за пределы здания — и всегда возвращаются, хотя сначала только и думали, как бы сбежать. Сочетание насилия с положительной стимуляцией — вот в чём секрет. Мне есть, что предложить им, — настоящая еда вместо синтетической каши, алкоголь, женщины. Примитивные люди, примитивные стимулы, но это работает. С вами, конечно, придётся потрудиться, подбирая ключи, но оно того стоит. Уверен, однажды вы отправитесь в путешествие по реке, чтобы вернуться с доктором Стефтаном, и это будет вашим искренним непритворным желанием. Осознанной необходимостью, каковая и является настоящей свободой. Что скажете, Ингвар?

— Больной ты ублюдок…

Глава 8. Нехорошие люди

— Доброе утро, Ингвар! Не спешите сообщать мне, что я больной ублюдок, я ещё вчера запомнил. Признаться, принял это вполне понятное упрямство несколько более эмоционально, чем стоило. Скорее всего, у вас сейчас сильно болит голова, извините. Впрочем, это пройдёт. Сегодня я планирую перейти от наказания к стимулированию, надо же начинать подбирать к вам ключики? И первый из них очевиден — это любопытство! Вы любопытны, Ингвар, иначе выкинули бы меня за борт и забыли, а не пошли бы сюда. Любопытны и самоуверенны — вы рассматривали возможность, что я попытаюсь вам навредить, но не сомневались, что справитесь. Вот оно, слабое место людей насилия. Наше слабое место! Мы уверены в своём праве распоряжаться судьбами других и готовы рисковать ради этого. Это второй ключик в вам — власть. Вам, очевидно, доводилось командовать другими людьми, и командовать жёстко. И вам это нравилось! Нет-нет, не отрицайте! Вы знаете, что большинство девиантов выбирали карьеру в той или иной сфере управления? Должности, связанные с ответственностью за других? Так вас и вычисляли, беря на контроль. И стоило вам сорваться, на полшага перейдя грань, вы оказывались тут, у меня. Среди шестидесяти восьми убитых мной были руководители предприятий, бригадиры, командиры подразделений спасательных служб… А знаете, кого больше всего? Вы удивитесь — школьных учителей! Но вы, конечно, не из них. Учитывая место нашей встречи, вы, скорее всего, капитаном корабля и были. Идеальная должность для девианта: возможность распоряжаться экипажем, как своей рукой, и всегда есть оправдание — море не терпит слабых! Я угадал? Впрочем, не важно. Сейчас черёд любопытства. Вы очень хотели посмотреть, как тут у меня всё устроено, увидеть, кто придумал ружьё, и так далее. Ради этого вы рискнули — и, как вам сейчас кажется, проиграли. Но я дам вам возможность удовлетворить ваше любопытство. Сейчас дверь откроется, идите туда, куда выведет вас коридор. Можете не идти и остаться в камере, отказавшись от знания, это не наказуемо. А к чему приведёт попытка изменить направление движения, объяснять, я думаю, не надо…

***

— Я был уверен, что вы придёте. Это первый шаг в направлении нашего будущего сотрудничества. Как видите, я в шлеме, поэтому ответом на любое лишнее движение будет включение аудиомотиватора на высокой мощности. Пульт у меня в руках, и я нажму на кнопку моментально, поэтому не пытайтесь спровоцировать меня на срыв. Даже если получится, вы упадёте без чувств, а я приду в себя, потеряв объект атаки. Кроме того, вы так и не узнаете того, что хотели, верно? Вам хочется всё узнать, несмотря на то, что вы мой пленник, потому что вы ещё надеетесь выбраться и использовать полученную информацию для себя. Меня же вы, скорее всего, убили бы, если б смогли. Поэтому я позаботился о том, чтобы шанса у вас не было. Пока давайте перейдём к нашей экскурсии. Знакомиться со всем контингентом вам ни к чему, в основном это люди, нужные для сугубо утилитарных функций. Покажу только самые интересные экземпляры, чтобы вы прониклись масштабом замысла. Нажмите кнопку под первым экраном.

Ингвар пожал плечами и сделал просимое.

— Видите эту женщину? Правда, симпатичная? Не такая красавица, как та девиантка, что мне нравилась, но всё равно хороший экземпляр. Молодая, с хорошей фигурой. У нас будут здоровые дети. Но сначала я закончу эксперимент. Его суть проста: «Можно ли заставить женщину полюбить». Начальные условия были не из лучших — её похитил для меня Зорян, усыпив своей знаменитой газировкой, и первое время то, что она мне высказывала, звучало куда экспрессивнее, чем ваши скучные оскорбления. Даже боль вызывала у неё лишь новые приступы ярости, но я не отчаивался. «Не может быть, чтобы такой эффективный инструмент, как осознанное насилие, не помог! — говорил я себе. — Разве не сказано в книге Искупителя: «Научай наказуя, ведь враг близким своим тот, кто мягок. Подкрепляй урок страданием, ведь боль — ключ к памяти». Истинность слова Искупителя снова подтвердилась! Для начала, на каждое грубое слово я отвечал болью. Усиливалась брань — усиливалась боль. Я так увлёкся этим экспериментом, что несколько дней почти не отходил от кнопки и экрана. Сутками смотрел на неё — и наказывал. Не давал спать. Не давал сесть. Не давал заткнуть уши. Она должна была стоять посреди комнаты и слушать то, что я ей говорю. Если я видел, что она слушает невнимательно, заставлял повторять сказанное. Не могла повторить — наказывал. Через неделю мы уже оба были не в себе, и я не знаю, кто из нас меньше спал. Но она больше не ругалась и всегда слушала то, что я говорю. Тогда я заставил её выйти в коридор и сойтись со мной до соприкосновения триггерных радиусов. В первый раз она попыталась напасть. Во второй и третий тоже — но я был в шлеме и держал в руке пульт, как сейчас. В четвёртый раз она послушно села на стул, и мы провели несколько часов в искупительной медитации, сдвигаясь по полшага каждый час. Всё это время я говорил, а она слушала, понимая, что я контролирую её внимательность. Я рассказывал, что её предназначение — полюбить меня. Сейчас я кажусь ей жутким чудовищем, воплощённым кошмаром. Она уверена, что ничего, кроме страха и отвращения, испытать ко мне не способна. Но это иллюзия. У неё нет выхода, и потому всё изменится. Она постоянно пребывала в сильнейшем стрессе, на самой грани срыва, поэтому мои слова отпечатывались в её мозгу как калёным железом. Вы удивитесь, но довольно скоро необходимость причинять ей боль исчезла. Сначала было достаточно угрозы, потом не требовалось даже этого. Бояна — так её зовут — без возражений слушала о моих планах. Она знала, что, когда мы сможем, наконец, коснуться друг друга, я разделю с ней постель, и эта мысль, вызвавшая в начале такое отвращение, постепенно стала привычной. Она начала мне отвечать, сначала скупо и нехотя, потом со всё большим интересом. Вскоре мы уже беседовали часами, и наши искупительные медитации перестали быть пыткой. Она уже сама стремилась сократить дистанцию, иногда даже слишком рискуя, мне приходилось сдерживать её нетерпение. Тогда я стал требовать, чтобы она каждый раз при встрече и расставании говорила: «Я люблю тебя, Душан». Сначала ей не хотелось это произносить, потом она начала проговаривать фразу как ничего не значащие слова, чтобы я её не наказывал за отказ. Но люди смешно устроены, Ингвар: если раз за разом повторять что-то, то начинаешь понемногу в это верить. Сейчас Бояна говорит это искренне. Уверен, что, когда настанет момент, и мы сойдёмся, это будет не изнасилованием, а долгожданным актом искренней любви. Мы уже близки к тактильному контакту, наш индивидуальный радиус всего пара метров. Сегодня утром, на искупительной медитации, мы сидели так близко друг к другу, что соприкоснулись пальцами ног! Надо было видеть, какое восторженное предвкушение светилось в её глазах!

— И в чём смысл эксперимента? Тебе наконец-то дадут?

— Если столь тонкое и сложное чувство, как любовь, может быть создано управляемым насилием, то более простые: уважение, преданность, дружба и так далее, — тем более. Так что выключайте будущую мать моих детей, с которых начнётся возрождение Искуплённого Человечества, и переходите к следующему экрану.

Ингвар вздохнул и щёлкнул переключателями.

— Видите этого человека? Это он сделал ружьё, из которого вы недавно пытались меня убить. Поскольку вы были при этом в полном сознании, то для меня очевидно — я в отношении вас не ошибся. Вы из бывшего контингента, и не рядовой девиант, а человек, уверенно превративший свой недостаток в преимущество. Вы ни секунды не колебались, действовали уверенно и, я бы даже сказал, привычно. Вы явно знакомы с идеей оружия, в том числе оружия дистанционного действия. Это чертовски интригует. Не хотите объяснить?

— Не хочу.

— Ладно всему своё время. Вернёмся к тому, что мы видим на экране. Этого пожилого мужчину зовут Санд, и он ваш коллега — капитан речного судна. Самоходной баржи, которую в момент катаклизма выбросило на берег. Он, к счастью, почти не пострадал. Это большая удача для меня, поскольку Санд из числа людей, необычайно одарённых к работе с вещами и материалами. Способен делать поразительные штуки, придумывая технологию на ходу. Удивительно, но он при этом не очень умён и с трудом воспринимает любые абстрактные концепции. Ему бесполезно рассказывать об Искупителе, об идеях управляемого насилия, о будущем Человечества. Ему это просто не интересно. Единственное, что вызывает в нём эмоции, — новые способы соединения различных деталей в конструкции. Несмотря на то, что Санд был капитаном, в нём абсолютно нет склонности к девиации. Возможно, дело в том, что он нёс минимум ответственности, являясь по сути исполнительным механизмом между рацией и штурвалом. Мне кажется, он тяготился своей работой и исполнял её только ради семьи, потому что капитану платили больше, чем он зарабатывал бы судовым механиком. Работа за пределом личной компетенции всегда угнетает людей, лишённых амбиций, но зато находясь на своём месте они практически всегда счастливы. Поэтому Санд пользуется максимальной свободой перемещений в пределах здания и не подвергается мерам дисциплинарного воздействия. В этом нет нужды — обслуживание здешних систем и полная свобода технического творчества дают ему достаточную иллюзию смысла жизни. Его семья погибла, идти ему некуда, здесь он сыт, полезен и имеет того, кто говорит ему, что делать. Для него это важно. Санд — идеальный гражданин мира-до-катастрофы, такими должны были быть все и, по большей части, были. Это был счастливый мир, не так ли?