— Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, мне лучше.
— Это прекрасно. Не вспомнила ничего интересного?
— Нет, — отказалась она сразу и категорически, но глаза метнулись в сторону.
— Кать, это важно.
— Я ничего не помню. Совсем. Заснула в своей кровати, пришла в себя здесь. Извините.
Она врет, это очевидно. Но почему?
— Кать, но вчера…
— Не помню. Простите. Наболтала ерунды, со мной бывает. Фантазия богатая.
Это не ее слова. Ей кто-то объяснил, что говорить, и крепко замотивировал.
— Кать, с тобой случилась беда, ты напугана, я понимаю. Но если ты ничего не расскажешь, то она может случиться с другими детьми.
— Она с ними уже случилась, — равнодушно сказала девочка. — Они же здесь. Это уже никак не исправить. А я больше не вынесу. Я так не могу…
— Чего не вынесешь?
— Ничего. Ничего не помню. Уходите, пожалуйста.
— Уверена?
— Да. Я не хочу снова там оказаться. Это слишком больно и страшно. И так холодно…
На лице девочки отразилось такое страдание, что я только покачал головой и ушел, ничего не говоря больше. Хватит с нее. Может, и правда, лучше забыть.
— Нет, ничего, — сказал я Лайсе в коридоре. — Мне кажется, к ней кто-то приходил и сильно ее напугал. Она явно боится рассказывать. Можно выяснить, кто ее посещал до нас?
— Брат. Мать. Отчим. Мизгирь. Разнообразные врачи. Инспектор опеки.
— Мизгирь? Этому-то чего надо?