Перед падением

Эмме было тяжело возвращаться в крохотную квартирку в Уэст-Виллидж, которую она снимала вместе с двумя девушками, по другой причине. В один прекрасный день она вдруг поняла, что, путешествуя по миру в течение нескольких недель подряд, она не оставляла никакого следа в жизни других людей, была всего лишь актрисой на сцене, исполняющей определенную роль. Неделями беспрерывно обслуживая богатых пассажиров в разных частях света, она постепенно привыкала к тому, что в этом и будет состоять ее жизнь на много лет вперед. Эмма стала все чаще чувствовать себя одинокой. Чем-то вроде экспоната в музее: смотреть можно, трогать руками нельзя.

В пятницу, 24 августа, она вылетела из Франкфурта в Лондон на самолете «Лир 60 Экс-Эр». Вместе с ней на борту была еще одна стюардесса — Челси Норквист, блондинка родом из Финляндии. Пассажирами оказались члены руководства немецкой нефтяной компании, одетые с иголочки и безукоризненно вежливые. Самолет приземлился в шесть часов вечера по Гринвичу в аэропорту Фарнборо, что позволило избежать бюрократической волокиты, характерной для Хитроу и Гатвика. Пассажиры, все как один державшие у уха мобильные телефоны, спустились по трапу к лимузину, который дожидался их на летном поле. Рядом с лимузином припарковался черный паркетник — на нем членов экипажа должны были отвезти в город. В Лондоне авиакомпания снимала апартаменты в Южном Кенсингтоне, от которых было рукой подать до Гайд-парка. До этого Эмма останавливалась в них добрую дюжину раз. Она знала, какую именно кровать займет и в какие из местных баров и ресторанов можно будет сходить в одиночку, чтобы, заказав бокал вина и кофе, посидеть с книжкой и немного расслабиться.

Командиру экипажа франкфуртского рейса Стэнфорду Смиту, в прошлом лейтенанту британских ВВС, было чуть за пятьдесят. Второй пилот, жизнерадостный тридцатишестилетний француз или бельгиец по имени Мишель Гастон, прикуривал одну сигарету от другой и ненавязчиво волочился за всеми девушками подряд, что в этом смысле делало его вполне безобидным. Среди персонала «Галл-Уинг» он пользовался репутацией человека, к которому следовало обратиться, если кому-то требовались таблетки экстази. К его помощи также прибегали в экстренных случаях, когда нужно было сдать в лабораторию компании анализ мочи на наркотики — Мишель мог быстро найти сотрудника без следов вредных веществ в организме, согласного наполнить специальный контейнер за другого.

Движение на магистрали было очень плотным. Двадцатисемилетняя Челси, устроившаяся рядом с Эммой в среднем ряду сидений, копалась в своем айфоне, пытаясь определиться с планами на вечер. Как было известно Эмме, Челси имела слабость к музыкантам.

— Ладно тебе, прекрати, — хихикнув, сказала она, обращаясь к Стэнфорду.

— Да нет, я точно знаю, — отозвался тот с заднего сиденья, — ты свои трусики не складываешь, а скатываешь в рулон.

— Отстой, — прокомментировал Мишель. — Чтобы нормально собрать чемодан или сумку, поверхности должны быть плоскими.

Как и все люди, чьи профессии связаны с путешествиями, Стэнфорд и Мишель считали себя экспертами в искусстве укладки багажа. Эта тема была объектом постоянных споров и пикировок. Некоторые различия носили национальный и культурный характер. Немцы, например, предпочитали запихивать туфли в рукава пиджаков и пальто, датчане складывали нижнее белье в отдельный мешочек. Порой ветераны, выпив лишнего, устраивали новичкам нечто вроде экзамена. Предположим, вы летите в Гонконг в августе. Какого размера и какой марки должен быть ваш чемодан? Сколько рубашек следует в него положить? Но главной проверкой был порядок укладки сумок и чемоданов. Эмма в подобных дискуссиях никогда не участвовала. Она всегда считала, что содержимое чемодана — ее личное дело. Желая перевести разговор на другую тему, она могла, застенчиво улыбнувшись, вдруг заявить, что всегда спит обнаженной и не носит трусиков — конечно, это было неправдой. Спала она в пижаме, которую затем упаковывала в вакуумный пластиковый пакет. Ее трюк со сменой темы разговора всегда срабатывал. Через некоторое время Эмма под каким-нибудь предлогом покидала компанию. Обычно это происходило незадолго до того, как остальные, вдоволь наговорившись о нижнем белье, переходили на обсуждение вопросов секса, что было, наверное, вполне естественно.

Однако в этот вечер Эмма чувствовала себя усталой. Позади остались два тяжелых перелета. Сначала из Лос-Анджелеса в Берлин с известными режиссером и актрисой, которые летели на премьеру какого-то фильма. Затем после дозаправки — бросок во Франкфурт, чтобы забрать топ-менеджеров нефтяной компании и доставить их в Лондон. Во время первого перелета Эмме удалось немного поспать, но все же она чувствовала себя измотанной и то и дело подавляла желание зевнуть.

— Нет, нет, — толкнула ее Челси, видя, что Эмма клюет носом. — Сегодня мы отправимся на вечеринку. У Фархада все уже готово.

Фархад был лондонским приятелем Челси, дизайнером одежды, любившим щеголять в приталенных костюмах в сочетании с расшнурованными кроссовками. Эмма в целом относилась к нему неплохо. Неприятный осадок оставила только их последняя встреча — Фархад попытался свести ее с каким-то типом, называвшим себя художником, а тот вдруг стал распускать руки.

Эмма отхлебнула воды из пластиковой бутылки. Она знала, что завтра в это же время будет лететь в Нью-Йорк. Затем ей предстоял короткий перелет до Мартас-Вайнъярд и обратно. Потом она отправится домой, в Бруклин, где ее ждал недельный отдых. В течение первых двух суток Эмма собиралась отсыпаться, а затем хотела попробовать разобраться в своей жизни. К ней должна была приехать на три дня мама, и Эмма искренне этому радовалась. Они давно не виделись, и дочь порядком соскучилась. Свой очередной день рождения она планировала провести у матери, в Сан-Диего, но в последний момент ее попросили подменить другую стюардессу. В результате Эмме пришлось лететь чартерным рейсом в Санкт-Петербург и отмечать свой персональный праздник там, дрожа от холода.

После этого Эмма решила для себя, что отныне будет ставить на первое место свои интересы, семейные отношения, любовь. Ей не хотелось превратиться в одну из тех одиноких, стареющих, злоупотребляющих косметикой женщин, которые, проработав стюардессами всю жизнь, так и не смогли устроить личную жизнь. Она и сама была уже далеко не девочка — время шло неумолимо.

Они подъехали к арендуемому авиакомпанией таунхаусу в начале восьмого, когда уже начало смеркаться. Лондонское небо окрасилось в великолепный темно-синий цвет. На завтра синоптики обещали дождь, однако пока в британской столице стояла идеальная летняя погода.

— Похоже, сегодня здесь, кроме нас, ночует только один экипаж, — сказал Стэнфорд, выбираясь из машины. — Кажется, эти ребята прилетели из Чикаго. Впрочем, может, сюда забросило и еще кого-нибудь.

Эмма внезапно почувствовала приступ беспричинного беспокойства. Однако он прошел, когда Челси ободряюще сжала ее руку.

— Быстро принимаем ванну, выпиваем по рюмке водки — и в дорогу, — сказала она.

В доме они обнаружили Карвера Эллиса, командира экипажа, прибывшего из Чикаго, и двух стюардесс. Все трое увлеченно танцевали под французские эстрадные песни шестидесятых. Мускулистому чернокожему Карверу было слегка за тридцать. Он был одет в легкие летние брюки цвета хаки и белую майку. Увидев Эмму, он улыбнулся. Пару раз они летали вместе, и Эмма относилась к Карверу с симпатией. Общаться с ним было легко, и он никогда не пытался переступить через границы профессиональных отношений. Челси же при виде Карвера едва не замурлыкала. Ей нравились чернокожие парни. Со стюардессами экипажа — светловолосой американкой и симпатичной испанкой — Эмма раньше не встречалась. На плечи испанки было накинуто полотенце.

— Вот теперь у нас будет самая настоящая вечеринка! — радостно провозгласил Карвер.

Члены экипажей обменялись дружескими объятиями и рукопожатиями. На столе в кухне стояла бутылка водки и огромный кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком. Из окна гостиной был виден Гайд-парк. Из динамика проигрывателя лилось на редкость заразительное соло на бас-гитаре в сопровождении ударных.