— Доброе утро, Тома! Я вчера слегка отравилась: колбасу съела. Из нашего заказа, между прочим.
— Да ты что?! — радостно взвизгнула Баланда. — Вот! Я все время говорю: надо наших профсоюзных деятелей тряхануть как следует! Небось спелись с торгашами и химичат! А вот на следующем профсоюзном собрании я обязательно выступлю и…
— Тамара, какая у тебя красивая кофточка! И как к лицу! — перебила ее Лариса, зная, что заткнуть этот фонтан злоречия можно только комплиментом.
— А-а-а, — моментально успокоилась и забыла про свой праведный гнев Баланда, — это мне соседка уступила. Представляешь, она за ней в ГУМе три часа отстояла! Мерять, само собой, не давали. А дома надела — пуговицы не сходятся. Она ж толстая, выкормилась на взятках! Само собой, собралась ее перепродать, спекулянтка несчастная. А еще врач, совсем совести у людей нет! Ну да я выпросила, — Баланда засияла солдатской начищенной пряжкой, — по той же цене мне продала, даже скинула два рубля. Ну… — замялась она, — мы округлили. Ты же понимаешь: свои люди, соседи — надо уступать.
«Бедная женщина! — пожалела несчастную соседку Лариса, представив, каким танком перла на нее «интеллигентная» Тамара, известная всей программной дирекции как самый склочный и занудный редактор. — Тут не то что два рубля — даром отдашь, только бы отстала». Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Баланда жарко шептала, обдавая свою жертву несвежим дыханием.
— Галка Лесневская опять политическую ошибку сделала! Вместо «Ступени предательства» дала название «Ступени мужества». Представляешь?! А диктор, само собой, так И прочел в эфире. Они же тупые, дикторы-то эти! Книг не читают, газет — тем более, политикой не интересуются. Ну Ты сама понимаешь: говорящие головы. Что с них спросишь? А Гальке влепят! Премии лишат, само собой. Я думаю, строгий выговор ей обеспечен, если вообще не выгонят. Ошибка-то политическая! Все время говорю: вычитывать тексты надо дважды, а то машинистки такое наворотят — не отмоешься! Ну и газеты, само собой, читать должны, в курсе нужно быть, что происходит в мире.
— Да, конечно, — безразлично согласилась Лариса.
— А между прочим, выпуск — самый ответственный участок на телевидении и… Ой, Валечка, доброе утро! Ты все хорошеешь! — расплылась в слащавой улыбке ловец политических ошибок.
По коридору проплывала дородная красавица Валентина Енисеева из дикторского отдела.
— Вчера ты прекрасно провела эфир! — лила елей Баланда. — Мы тобой прямо любовались! И текст так хорошо читала!
— Спасибо, — холодно кивнула ей Валентина и приветливо улыбнулась Ларисе:
— Здравствуй, мой хороший! А почему такая бледная? Не выспалась?
— Доброе утро, Валюша! Отравилась слегка.
— Сочувствую. Может, чайку попьем? Я в бар направляюсь.
— Нет, спасибо. Я все никак до своего рабочего стола не доберусь.
— Нам работать надо! Это вы — дикторы, белая кость — вольготно живете, а мы — редакторы — работать должны, тексты для вас сочинять, — категорически поставила свою точку в разговоре Баланда и заскользила по коридору навстречу главному, которого заприметила издали, — Доброе утро, Иван Васильич! — полился приторной патокой льстивый голос.
— А тебя никто и не приглашает, сочинительница херова, — процедила сквозь зубы Валентина. — Ладно, мой хороший, пошла я. Не болей.
— Пока, Валюша, — попрощалась Лариса и открыла дверь редакторской.
Слава Богу, они с Баландой трудятся в разных комнатах выносить ее весь день рядом — сущее наказание. У редакторов теперь вообще царские условия, не то что прежде когда в одной куче толклись все вместе, и текстовики, и аннотаторы. В новом здании ОТРК выпуск отхватил себе королевский кусок — расстарался Иван Васильич. Каждой сестре досталось по серьге, а уж редакторам тем более: роскошествовали в трех комнатах. А вот уже пару дней она и вовсе блаженствовала одна: Будникова, развлекающая ее лекциями по реинкарнации, болела, а третий стол пока пустовал. Вот-вот должен появиться новый редактор, и Лариса молила Бога, чтобы это был приличный человек. Она включила монитор, уселась за свой стол, достала микрофонные папки, рабочий экземпляр программы передач и чистые листы бумаги.
— Ларочка, доброе утро! Как дела? Творишь? — в дверной проем просунулась голова Ивана Васильевича, как всегда заглядывающего к редакторам перед утренней летучкой.