— Садись, пиши! Я убил Ковягина!
— Роман Витальевич, может, коньячка? — спросил Евграфов.
И снова дверь открылась без предупреждения. Сначала в кабинет вошел атлетического сложения мужчина в костюме, а затем появился Натаров. Кауров удивленно смотрел на восставшего из мертвых. А Евграфов зачем-то кинулся к своей фуражке, поднял ее с пола и надел, как будто она могла защитить его от темных сил.
— Что смотришь? — ехидно усмехнулся Натаров.
Выглядел он неважно, бледный, осунувшийся, но шел хоть и тяжело, но без посторонней помощи.
— Уже похоронили?
Он шел к Евграфову, и тот правильно все понял, отошел в сторону, уступая гостю свое кресло.
— Они похоронили! — Кауров кивком указал на сникшего Туголукова.
— Умеешь ты смотреть в корень, майор, — усмехнулся Натаров, усаживаясь в кресло.
— Я так понимаю, гражданин Туголуков хочет признаться в убийстве?
— И гражданин полковник примет заявление… — сказал Натаров, указывая Евграфову на дверь. И неохотно поправился:
— Пока еще товарищ полковник.
И снова Евграфов проявил холуйскую смекалку, схватил Туголукова под руку и вывел его из кабинета. Натаров кивнул, глядя, как за ними закрывается дверь.
— Ну что я тебе могу сказать, Кауров, повезло тебе, — прислушиваясь к болезненным ощущениям в своем теле, тяжело проговорил Натаров. — А моим ребятам не повезло. Ларисе, Валентину, Гене… Игнат — настоящая потеря, такая голова, такие надежды подавал…
— Лене не повезло. Петелину.
— Петелину?!.. — скривился Натаров. — Петелин сам… кузнец своего несчастья… Я ведь на него сразу подумал, потом уже понял, что не в нем дело… Не только в нем… Не думал, что мои милые дочурки… Не простили они мне свою мать…
Голос Натарова становился тише, он погружался в прошлое, но вот встряхнулся, заставил себя вынырнуть в настоящем.
— О чем это я?
— Милые дочурки.
— И Рома заодно… Они ведь не только на моих ребят замахнулись, они меня изводили, а я, дурак… Знаешь, что такое трупный яд?