Она

– Не говори со мной так. Я тебе не дебил.

Мы договариваемся встретиться вечером на следующей неделе. Снег почти перестал, поблескивают огни.

– Тебе самому не противно? – спрашиваю я. – Что это кончается вот так?

– Я бы предпочел ничего не менять в том, что было. Ничего не трогать. Чтобы ты осталась прежней.

– И этот шантаж – все, что ты можешь мне сказать? Ну не придурок?

– Возьми назад.

– Беру назад придурка. Но это недостойно тебя, Робер, и я ничего не могу с этим поделать. Так что ты извинишь меня, если мне не будет хотеться в нашу следующую встречу. Ты не обидишься, правда? Уважение не бывает по заказу.

Как бы то ни было, я принимаю предложенный им бокал, но выпить с ним отказываюсь.

– Достаточно тебе спать со мной, – говорю я ему.

Он смеется и отходит, приложив на прощание руку к воображаемой фуражке. Я сознаю, что эта пикировка довольно смешна, но, похоже, я серьезно опьянела. Вот и отлично. Это именно то, чего я хотела. Именно то, что мне было нужно.

Около четырех утра я ухожу по-английски. Улицы пусты, я избегаю больших магистралей и вскоре выезжаю из города. В нескольких километрах от дома я пересекаю зону тумана, который начинает играть со мной злые шутки – дважды мне приходится резко затормозить, потому что совершенно ничего не видно. На машине, по идее, есть противотуманные фары, но, когда я их включаю, результат оставляет желать лучшего. И случается то, что не могло не случиться: я не вписываюсь в поворот и лечу в кювет.

Удар довольно силен. Настолько, что срабатывает подушка безопасности, – почти оглушив меня. Когда я прихожу в себя, мотор заглох, и тишина – первое, что я замечаю. Протягиваю руку, чтобы выключить зажигание, и наступает полная темнота.

Я знаю, где я. В лесу. Я почти доехала, уже недалеко, но это узкая дорога, малолюдная и в нормальное время. Короче, хорошо начинается новый год. Откинув голову назад, я некоторое время лежу неподвижно. Потом хочу выйти и вскрикиваю – так, что замирает от ужаса лес, дремлющий в молочном сумраке. Как огнем обожгло левую лодыжку – рот у меня еще открыт, от острой боли, от ошеломления.

Я перевожу дыхание и осторожно наклоняюсь, чтобы ее потрогать, ничего не видно, и я в панике при мысли, что, может быть, моя лодыжка раздроблена или ступня отрезана, но все на месте, и крови, кажется, нет. Я просто не могу ею двигать.

Я размышляю. Включаю аварийные огни. Туман такой густой, что я едва могу разглядеть капот. Я смеюсь сардоническим смехом. Размышляю. Голова немного кружится. Я допускаю, что я плохая девочка. Что мною движет чувство злой силы. Я звоню ему. Не спрашиваю, не разбудила ли я его, просто объясняю, в каком я положении.

– Я приеду через десять минут, – говорит он.

Я закуриваю сигарету. Рассудок берет верх очень редко – и сколько разочарования, сколько скуки, сколько отчаяния порождает он, если ему поддаться, говорю я себе.

Он успел только накинуть пальто поверх пижамы, и эта поспешность меня почти трогает, но я не подаю виду. Он наклоняется. Я опускаю стекло. «Отвезите меня домой. Спасибо», – говорю я ему. Он кивает, держа руки в карманах, глаза устремлены на носки моих туфель. Так мы не шевелимся добрую минуту, потом я говорю: «Ладно, слушайте, Патрик. Я ранена. Надо помочь мне выбраться из машины, понимаете?»

Он потерял дар речи, но руками владеет, и я цепляюсь за него, когда он вытаскивает меня из салона и поднимает из кювета. Это наш первый физический контакт, с тех пор как я сорвала с него маску, и меня охватывает очень странное, очень сильное чувство. Он почти несет меня. И я зачарована. Этим типом, ясное дело, но и самой собой, имея в виду этот мой дар, – этот мой удивительный дар с особой тщательностью их выбирать.

Он усаживает меня рядом с собой и советует пристегнуть ремень, и ни разу мне не удается поймать его взгляд, а руки он держит на руле, на виду, – и его профиль, едва освещенный светом с приборной доски, ни разу не поворачивается ко мне.