Эпилог
С тех пор минул месяц, который был наполнен различными событиями. Можно с уверенностью сказать, что я нырнула из огня прямо в полымя, учитывая, что арест Алиссии и уничтожение мятежников – оказались только началом.
Главное и основное событие – суд над Алиссией, который признал ее невменяемой и полностью виновной. Здоровье сестрицы действительно было подорвано ее неудачной попыткой подставить меня, после чего она бредила и даже несколько раз пыталась самоубиться до суда, из-за чего ее пришлось привязывать к кровати. Пусть так, учитывая, что она – доказанный ментальный маг, который воздействовал магией на члена королевской семьи, даже подорванное душевное здоровье не смогло ее уберечь от высшей степени наказания: казни.
Признаться, при желании, Норман мог бы поспособствовать, чтобы Алиссии заменили степень наказания на пожизненное заключение с полным лишением магических сил. Но он этого не сделал. И я даже знаю, почему. Отец был чрезмерно ответственным человеком, еще и винил во всем себя: и за то, что не смог уберечь Алиссию от ее несчастного детства, и из-за того, что сам привел ее в семью, отчего едва не лишился меня.
Мне было больно смотреть на отца, который, хоть этого и не показывал, но сильно переживал. Так, что даже сама предложила задуматься насчет пожизненного заточения для Алиссии. Но отец был категоричен. Он из тех людей, которые считали, что за свои поступки нужно отвечать всегда и везде, невзирая на обстоятельства и статус. Потому оправдывать младшую дочь он не стал и покорно посетил суд, где с достоинством принял выдвинутый дочери приговор.
А после пришел и на казнь, чего я просила его не делать. Но это же Норман: он просто не мог проявить подобную слабость, потому стойко принял даже это.
Было еще кое-что, что навсегда отпечаталось в моем сознании: прямо перед казнью нам с Норманом разрешили в последний раз встретиться с Алиссией. Норман просто понаблюдал за дочерью, которая бредила и бормотала что-то себе под нос, не обращая на нас внимания, после чего попрощался и ушел. Мне следовало сделать то же самое, но тут в ее бессвязном бормотании я смогла различить:
– Это я… я должна быть главной героиней… я… это моя судьба… принц… отец… все должны любить меня… я – главная героиня… несправедливо, несправедливо, что я пережила все это и не получила заслуженный счастливый конец…– говорила она себе под нос, прижавшись к стене и смотря в пустоту. Однако, ее уверенность несколько отличалась от обычного помешательства. Она могла как сама себя убедить в этом, так и…
Сама не знаю, почему я задала следующий вопрос:
– Ты… знаешь оригинальный сюжет? – промолвила я негромко. До этого, несмотря на все попытки не только наши с отцом, но и дознавателей или стражников, достучаться до сознания Алиссии не получалось. Она просто не реагировала на внешние раздражители, точно пребывала в трансе. Однако после одного моего вопроса, девушка внезапно перестала бормотать и вздрогнула. А после резко обернулась и посмотрела на меня недоверчивым, шокированным взглядом.
– Ты… ты знаешь? – посмотрела она на меня с осознанием, а после истерично и зло засмеялась. – Ты знаешь? Ты такая же, как я? Верно? Потому так поменялась и все у меня забрала? Ты все знаешь!!! – внезапно начала она биться в истерике и вырываться.
Я сама была так шокирована, что отстраненно заметила, как привлеченные шумом в камеру Алиссии вбежали смотрители и сделали успокоительный укол, пока она визжала и вырывалась. По ее лицу катились слезы, а она то рыдала, то смеялась и кричала, что я украла ее жизнь.
Несмотря на укол успокоительного, на плаху ее привели в плачевном состоянии. И вместо последнего слова, она продолжала кричать на меня:
– Скажи им! Скажи, что я – настоящая. Это я – главная героиня. Скажи им, скажи! Ты же знаешь, что эта жизнь должна быть моей! Ты должна была сдохнуть! Такова твоя роль! – кричала она, пока на ее голову не накинули мешок.
Через пять минут все было кончено.
До самого вечера мы с отцом не разговаривали и не обсуждали произошедшее. Однако, перед сном он спросил:
– Ты понимаешь, о чем она говорила? – только и спросил он. Произносить имя казненного предателя нам более не позволялось законом. Но даже без этого отец был достаточно горд, чтобы все еще считать Алиссию своей дочерью, потому с момента задержания, не говорил он ней иначе, как "она". Я знала, что ее имя было вычеркнуто из семейного реестра в день моего похищения.
Потому и удивилась, что он вообще о ней заговорил.
Не знаю, почему, но эта ложь далась мне с трудом, и я ответила:
– Нет. Я совершенно не понимаю о чем она говорила, – покачала я головой, не сомневаясь, что отец понял о моем лукавстве. Да я и не особо старалась, если честно. Тем не менее, помолчав, Норман просто принял мой ответ и больше никогда не поднимал эту тему.