Последовала более долгая пауза, во время которой каждый из двоих думал, что бы еще сказать.
— Хотите посмотреть кино? — наконец спросил Николас.
— Нет. Можно мне кое о чем вас спросить? — Вид у нее был очень серьезный, и Николас выключил телевизор. Теперь в комнате горела лишь затененная абажуром настольная лампа.
— Конечно. Вы чем-то озабочены?
— Да. Это юридический вопрос.
— Постараюсь ответить.
— Хорошо. — Она глубоко вздохнула и стиснула руки. — Что, если присяжный не может оставаться справедливым и беспристрастным? Что ему делать?
Николас посмотрел на стену, потом на потолок, отпил немного воды и медленно произнес:
— Думаю, это зависит от причины, по которой это произошло.
— Я вас не понимаю, Николас. — Он такой милый мальчик и к тому же умница. Ее младший сын мечтал стать юристом, и она поймала себя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы он был таким же толковым, как Николас.
— Для того чтобы вам проще было понять, давайте сделаем гипотетическое предположение, — сказал он. — Допустим, этот присяжный — вы, хорошо?
— Хорошо.
— Значит, уже после того, как начался процесс, произошло нечто, что лишило вас возможности оставаться справедливой и беспристрастной?
— Да, — с трудом выговорила она.
Он задумался, потом сказал:
— Думаю, все зависит от того, было ли это нечто, услышанное в суде, или нечто, случившееся за пределами суда. Предполагается, что как присяжные мы по мере приближения процесса к завершению должны становиться пристрастными, именно так мы приходим к решению о том или ином вердикте. В этом нет ничего страшного. Это часть процесса выработки решения.
Она потерла глаза и нерешительно спросила:
— А если это не то? Если это нечто, случившееся вне суда?
Он изобразил крайнее удивление:
— Ну и ну! Это гораздо серьезнее.