— Сколько вы потратили на максатил?
— Восемь миллионов только на рекламу.
— Я бы пока подождал и посмотрел, что будет делать «Гофман». Сомневаюсь, что они раскошелятся. Та еще банда. Со временем ваши клиенты взбунтуются, но вы можете послать их к черту. — Френч влил в себя полную рюмку водки. — Впрочем, давайте исходить из лучшего. Мунихэм не проигрывал сто лет. Стоит ему добиться сурового вердикта, и все изменится. Вы снова оседлаете золотую жилу.
— Люди «Гофмана» сказали мне, что после Флагстафа готовы перекочевать прямиком в округ Колумбия.
— Вероятно, блеф. Все зависит от того, как пройдет процесс во Флагстафе. Если там они много потеряют, то не смогут отмахнуться от сделки. Тут может быть два решения: если этот суд признает их ответственность, но сочтет ущерб незначительным, они попробуют попытать счастья в другом суде и, вполне вероятно, выберут вас. А вы приведете какого-нибудь ломового жеребца и надерете им задницы.
— Не советуете мне самому выступать в суде?
— Нет. У вас опыта недостаточно. Нужно не один год повариться в этом котле, чтобы войти в высшую лигу. Такие вещи требуют времени.
Несмотря на всю свою любовь к шумным процессам, Пэттон явно не испытывал энтузиазма по поводу того сценария, который сам развернул перед Клеем, и отнюдь не желал быть тем самым «ломовым жеребцом» на суде в округе Колумбия. Просто он рассматривал разные возможности, чтобы успокоить молодого коллегу.
На следующее утро Клей вылетел в Питсбург — ему было все равно куда, лишь бы не в округ Колумбия. В самолете он говорил с Оскаром, просматривал электронные сообщения и газетные отчеты о флагстафском суде. Истица, шестидесятишестилетняя женщина с раком груди, выступала прекрасно. Она вызывала глубокое сочувствие присяжных, и Мунихэм играл на струнах ее страданий, как на скрипке.
— Давай, сделай их, старина, — бормотал Клей.
Взяв напрокат машину, он часа два ехал на север, в самое сердце Аллеганских гор. Найти Ридсбург на карте было почти так же трудно, как найти дорогу к нему на шоссе. Но, переехав через перевал, он увидел расстилающийся внизу гигантский завод. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РИДСБУРГ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ, — приветствовал его огромный щит, — НА РОДИНУ КОМПАНИИ „ХЭННА ПОРТЛЕНД“, ОСНОВАННОЙ В 1946 ГОДУ!» Из двух труб-колоссов валил густой дым, медленно уносимый в сторону ветром. По крайней мере завод еще действует, подумал Клей.
Следуя указателю «В центр», он выехал на главную улицу и нашел стоянку. Клей не боялся, что его узнают в джинсах, бейсболке и с трехдневной темной щетиной на щеках. В кофейне «У Этель» он уселся на шаткий табурет перед барной стойкой. Этель лично приветствовала гостя и приняла заказ: кофе и сандвич с жареным сыром.
У него за спиной два старожила разговаривали о футболе. Ридсбургские «Пантеры» проиграли три матча подряд, и оба болельщика считали, что лучше справились бы с делом, чем нынешний главный тренер команды. Согласно висевшему на стене возле кассы турнирному календарю, тем вечером «Пантерам» предстояла игра на своем поле.
Этель принесла кофе и спросила:
— Вы у нас проездом?
— Да, — ответил Клей, сообразив, что она знает каждого из одиннадцати тысяч ридсбургцев в лицо.
— А откуда вы?
— Из Питсбурга.
Он не знал, хорошо это или плохо, но Этель не задала больше ни одного вопроса и ушла. За другим столиком двое мужчин помоложе говорили о работе. Из их слов можно было понять, что оба ее недавно лишились. На одном была фирменная кепка с эмблемой «Хэнна Портленд». Жуя свой жареный сыр, Клей прислушивался к тому, как они рассуждали о пособиях по безработице, выплатам по кредиту, деньгах, оставшихся на банковском счете, и вероятности почасового найма. Один сказал, что договорился с местным дилером: тот возьмет на комиссию его «форд-пикап» и постарается перепродать.
На откидном столике возле входной двери стояла огромная пластмассовая бутыль из-под воды. Рукописный плакат, висевший над ней, призывал всех вносить пожертвования в фонд «Хэнна Портленд». Бутыль была наполовину заполнена монетами и купюрами.