Итак, первые итальянцы прибыли в округ Форд не в вагоне для скота, а в вагоне первого класса Иллинойской центральной железной дороги. Встречавшие вынесли из поезда их новенькие фирменные чемоданы и погрузили их в два шикарных «Форда-Т» 1904 года выпуска. Всех Россети, сопровождавших мистера де Жарнетта с одного приема на другой, в Клэнтоне встречали с королевскими почестями. А что касается несравненной красоты его юной жены, то о ней в городе только и говорили. Ожидалась торжественная церемония венчания, призванная подкрепить краткую службу, ранее состоявшуюся в Мемфисе, но, поскольку в Клэнтоне не было католической церкви, идея угасала. Молодым предстояло решить проблему религиозного выбора. В тот момент, если бы Николь попросила де Жарнетта принять индуизм, он бы немедленно согласился.
Наконец они обосновались в главной усадьбе на окраине города. Когда Россети впервые объехали владения своего нового родственника и увидели величественное здание довоенной постройки, возведенное еще первым де Жарнеттом, то не смогли удержаться от слез.
Было решено, что семья поселится в нем, пока дом управляющего не отремонтируют и соответствующим образом не оборудуют. Николь вступила в обязанности хозяйки поместья и изо всех сил старалась забеременеть. Ее младшим сестрам наняли частных учителей, и уже через несколько недель девочки бойко лопотали по-английски. Мистер Россети дни напролет проводил с зятем, бывшим всего на несколько лет его моложе, осваиваясь в роли управляющего.
А миссис Россети воцарилась на кухне, где и познакомилась с матерью Калли, Индией.
— И моя бабушка, и моя мать были кухарками у де Жарнеттов, — рассказывала мисс Калли. — Я думала, что такое же будущее ожидает и меня, но случилось по-иному.
— Так у Зака и Николь все же были дети? — спросил я, потягивая не то третий, не то четвертый стакан чая. Чай был горячим, и лед в нем растаял. Рассказ мисс Калли продолжался часа два, и на это время она, к счастью, забыла о повестке и суде над убийцей.
— Нет. И это приводило обоих в отчаяние, потому что они мечтали о детях. Когда я родилась в 1911 году, Николь забрала меня у матери. Она настояла, чтобы мне дали итальянское имя, и поселила у себя в большом доме. Мама не возражала — у нее, помимо меня, была куча детей, к тому же она и сама все дни проводила в доме.
— А ваш отец?
— Он трудился на ферме. Это было хорошее место и для работы, и для жизни. Нам повезло, что о нас заботились де Жарнетты. Они были великодушными и справедливыми людьми. Всегда. Большинству негров так не посчастливилось. В те времена их жизнь полностью зависела от белого хозяина, и, если тот был злым и жестоким, она превращалась в сплошной кошмар. А де Жарнетты были чудесными людьми. И мой отец, и дед, и прадед работали на их земле, и с ними никогда не обращались плохо.
— А Николь?
Мисс Калли просияла улыбкой — впервые за последний час.
— Ее сам Бог мне послал как вторую мать. Она одевала меня в платья, которые покупала в Мемфисе; когда я была малышкой, учила говорить по-итальянски, а в три года научила читать.
— Вы и сейчас можете говорить по-итальянски?
— Нет. Прошло слишком много времени. Она обожала рассказывать мне истории из своего детства, проведенного в Италии, и обещала когда-нибудь повезти туда, показать каналы Венеции, Ватикан, Пизанскую башню. А еще она очень любила петь и пристрастила меня к опере.
— Она была образованной?
— Ее мать получила кое-какое образование в отличие от мистера Россети и позаботилась о том, чтобы ее дочери умели читать и писать. Николь обещала, что я поступлю в колледж где-нибудь на Севере или даже в Европе, где люди гораздо терпимее, чем здесь. В двадцатые годы мысль о негритянке, посещающей колледж, казалась полным безумием.
Повествование разветвлялось в разные стороны. Мне хотелось кое-что записать, но я не прихватил с собой блокнота. История о чернокожей девушке, живущей в довоенном барском доме, разговаривающей по-итальянски и слушающей оперу, для Миссисипи полувековой давности была уникальна.
— Вы работали по дому? — спросил я.
— О да, когда стала постарше. Я была кем-то вроде экономки, но мне не приходилось трудиться так тяжко, как другим. Николь хотела, чтобы я всегда была рядом с ней. Не меньше часа в день мы занимались разговорной практикой на веранде. С одной стороны, она сама хотела избавиться от итальянского акцента, с другой — научить меня правильной дикции. У нас была учительница, прежде она преподавала в городской школе, но уже ушла на пенсию, мисс Такер, старая дева — никогда ее не забуду. Николь каждое утро посылала за ней машину. За чаем мы читали заданные накануне тексты, и мисс Такер исправляла малейшие неточности в нашем произношении. Занимались мы и грамматикой. Она расширяла наш словарь. Николь изводила себя учебой до тех пор, пока не заговорила по-английски безупречно.
— А почему не состоялся колледж?