Мисс Калли внезапно сникла, время рассказа подошло к концу.
— Ах, мистер Трейнор, это очень грустно. Мистер де Жарнетт потерял все в 1920-е годы. Он сделал крупные вложения в железные дороги, пароходство, ценные бумаги, и, лишившись всего едва ли не за одну ночь, застрелился. Но это уже другая история.
— А Николь?
— Она оставалась хозяйкой дома вплоть до Второй мировой войны, а потом вернулась в Мемфис вместе с родителями. В течение многих лет мы каждую неделю обменивались письмами, они до сих пор у меня хранятся. Николь умерла четыре года назад в возрасте семидесяти шести лет. Я плакала целый месяц. Я и сейчас плачу, когда вспоминаю ее. Как я любила эту женщину! — Ее голос становился все тише, и я по опыту знал, что скоро мисс Калли погрузится в дремоту.
Поздним вечером я углубился в архив «Таймс» и нашел в номере от 12 сентября 1930 года статью на первой полосе, посвященную самоубийству Захарии де Жарнетта. Подавленный собственным разорением, он написал новое завещание и прощальную записку своей жене Николь, после чего, чтобы избавить всех от забот, сам отправился в клэнтонское похоронное бюро. Вошел через черный ход с двустволкой в руках, нашел комнату для бальзамирования, сел, снял туфлю, обхватил губами ствол и спустил курок большим пальцем ноги.
Глава 14
В понедельник двадцать второго июня девяносто два из сотни кандидатов в присяжные прибыли для участия в суде над Дэнни Пэджитом. Как вскоре выяснилось, четверо из восьми отсутствующих скончались, другие четверо — просто исчезли. Почти все явившиеся выглядели готовыми к бою. Бэгги сообщил мне, что обычно кандидаты в присяжные понятия не имеют, какое дело им предстоит рассматривать, в случае если их отберут в жюри. На сей раз было иначе. Каждая живая душа в округе Форд знала, что грядет великий день.
Мало что в провинциальном городке способно привлечь внимания больше, чем процесс над убийцей, поэтому задолго до девяти утра зал суда был переполнен. Те, кому предстояло участвовать в отборе присяжных, занимали одну его половину, зрители — другую. Старый балкон, нависавший над нами, тоже едва ли не прогибался под тяжестью зрителей. Люди плотно стояли вдоль стен. В целях демонстрации силы шериф Коули созвал всех, кто имел право носить хоть какую-то официальную форму, и все эти люди с чрезвычайно важным видом, но безо всякой пользы вертелись в здании суда и вокруг него. Прекрасный момент для ограбления банка, подумалось мне.
Мы с Бэгги сидели в переднем ряду. Ему удалось убедить секретаря окружного суда, что аккредитованные на процессе журналисты должны занимать специальные места. Рядом со мной оказался газетчик из Тьюпело — симпатичный господин, от которого пахло дешевым трубочным табаком. Я сообщил ему все подробности убийства — не для печати. Моя осведомленность произвела на него большое впечатление.
Пэджиты присутствовали в полном составе. Члены клана сидели на стульях, придвинутых вплотную к столу защиты, заговорщицки сомкнув головы вокруг Дэнни и Люсьена Уилбенкса, как воровская банда, каковую они, в сущности, собой и представляли. Это были наглые, темные личности, я ненавидел их и ничего не мог с собой поделать. Как и большинство присутствующих, я не знал их по именам, но невольно прикидывал, кто из них мог быть тем неумелым взрывником, который пронес в нашу типографию галлоны бензина. В моем портфеле лежал пистолет. Не сомневаюсь, что и у них оружие было под рукой. Одно неосторожное движение — и, как в былые времена, могла подняться пальба. А учитывая присутствие шерифа Коули и его плохо обученных людей, дело могло кончиться тем, что погибло бы полгорода.
Я поймал на себе взгляды нескольких Пэджитов, но сейчас предполагаемые присяжные волновали их больше, чем я. Пока те рассаживались по местам и получали инструкции от помощника секретаря, Пэджиты и их адвокаты не сводили с них глаз, сверяя свои заметки в раздобытых где-то списках.
Дэнни был просто, но мило одет в белую рубашку с длинными рукавами и наглаженные брюки цвета хаки. Наученный Уилбенксом, он то и дело улыбался, изображая кроткое дитя, чья невиновность вот-вот станет очевидной.
Сидевшие по другую сторону прохода Эрни Гэддис и его менее многочисленная команда тоже разглядывали пул присяжных. Гэддису помогали два ассистента-юриста, один секретарь и второй обвинитель по имени Хенк Хатен. Секретарь носил портфели и папки. Хатен, судя по всему, просто присутствовал, чтобы Эрни было с кем посоветоваться в случае необходимости.
Бэгги склонился ко мне, как делал всегда, когда хотел сообщить что-нибудь конфиденциально, и зашептал:
— Вон тот парень в коричневом костюме, — он кивком указал на Хатена, — спал с Родой Кассело.
Я был шокирован, что отчетливо отразилось на моем лице, и, отстранившись, недоверчиво посмотрел на Бэгги. Мой сотрудник самодовольно кивнул и сказал то, что говорил всегда, когда раскапывал нечто эдакое:
— Это я тебе говорю.
Фраза означала, что у него нет никаких сомнений. Бэгги часто ошибался, но не сомневался никогда.
Несмотря на раннюю седину, Хатену, весьма привлекательному и хорошо одетому господину, было на вид лет сорок.
— Откуда он? — так же шепотом спросил я. В ожидании выхода судьи Лупаса зал гудел голосами.