– Ты шутишь, – произнесла Зола.
– Да, Зола, шучу. Это мой косяк. Я встречусь с Рамоном сам и, возможно, как-нибудь его урезоню. Настоящая проблема не он, а Моссберг. Тот сидит у телефона и ждет, что скажет наш эксперт. Рано или поздно, лучше рано, я вынужден буду сообщить ему правду: наш иск почил в бозе. Он, можно не сомневаться, подаст на нас в суд от имени Эйши, и тут-то наша маскировка лопнет. Все очень просто.
– Зачем ему преследовать нас по суду, если у нас нет ни страховки, ни активов? – спросила Зола.
– Потому что он адвокат. Он преследует всех.
– Минутку, – перебил его Тодд. – Это очень хороший вопрос. Что, если мы просто поедем к Моссбергу и выложим ему всю правду? Он живет в Чарлстоне, и ему плевать, что делается здесь у нас. Признаемся ему, что мы бросили Школу и пытаемся перехватить хоть какую-то мелочевку, как говорится, на улице, не имея официальной лицензии. Да, мы прошляпили это дело и приносим свои извинения. Мы просто кучка идиотов. Но зачем предъявлять нам иск, если у нас ничего нет? К чему напрасно тратить силы? Черт возьми, у него ведь прорва других дел.
– Ладно, – согласился Марк, – в Чарлстон поедешь ты, моему «Бронко» такая дорога не по зубам.
– А что ты скажешь Рамону? – поинтересовалась Зола.
Официант поставил на стол две кружки пива и содовую. Марк сделал большущий глоток и вытер губы.
– Рамону? Ну, думаю, сказать ему правду было бы самоубийством, так что давайте пока солжем. Я скажу ему, что наш эксперт не нашел оснований для иска, поэтому мы будем искать другого эксперта. Нам нужно придержать его и выиграть время. Пусть пройдет несколько месяцев. Не будем забывать, что он два года просидел на этих бумагах и у него семь пятниц на неделе.
– Теперь он не отступится, – заметил Тодд. – Тебе удалось его раззадорить.
– У тебя есть идея получше?
– Нет, пока нет. Самое лучшее – врать ему. Девиз нашей юридической практики: когда сомневаешься – лги!
Глава 27
В пятницу двадцать первого марта, спустя два дня после начала конца НЮП, Эдвин Моссберг еще до полудня звонил дважды. Марк оба раза не ответил. Он прятался в кафе на верхнем этаже старого тесного букинистического магазина неподалеку от Фаррагат-сквер, убивая время за чтением бесплатных ежедневных газет. Как предполагалось, Тодд тем временем сновал по залам Окружного суда, а Зола торчала в больничной молельне, где родственники пострадавших совещались со священниками. Впрочем, Марк сомневался, что они трудились в поте лица. Мечта о большой легкой добыче расслабила их и породила ложное ощущение стабильности.
Теперь, когда мечта столь драматическим образом испарилась, они дрогнули. Все сошлись во мнении, что сейчас требовалось удвоить усилия и огрести как можно больше наличных, пока небо не рухнуло им на голову, но провал лишил их мотивации.
Имейл от Моссберга был сродни разорвавшейся бомбе:
Исходя из денег на проживание, щедро выделенных Министерством образования, и гонораров, которыми удалось разжиться за почти два месяца несанкционированной юридической практики, за вычетом расходов на настольный компьютер с принтером, новую одежду, подержанную мебель и еду, бухгалтерский баланс фирмы «Апшо, Паркер и Лейн» составлял почти пятьдесят две тысячи наличными. Партнеры решили, что могут позволить себе билет на самолет в Чарлстон и обратно.
Марк купил его в национальном аэропорту имени Рейгана и вылетел в Чарлстон с промежуточной посадкой в Атланте. В чарлстонском аэропорту он взял такси и доехал до бывшего складского здания в центре города, которое мистер Моссберг и его компания переоборудовали в роскошный офис с видом на гавань. Вестибюль представлял собой музей героической славы юристов компании, одержавших множество побед в суде. Стены были увешаны газетными вырезками в рамках, повествующими о выигранных делах и совершенных крупных сделках. В одном углу был выставлен паровой обогреватель, который в свое время взорвался и убил несколько человек. У окна на подставке экспонировалось охотничье ружье рядом с рентгеновским снимком чьего-то простреленного черепа. Имелись здесь цепная пила и газонокосилка. Проведя десять минут среди этих останков кровавых боен, Марк уверился, что ни один предмет на свете не безопасен.