Далекие от народа, они по существу чужды ему. Они не могут и не желают понять его чаяний, его борьбы. Для героев романа «Тростник под ветром» понятие счастья ограничивается семейным кругом, личным благополучием, они всячески стараются отгородиться от грозных событий жизни. Довоенная Япония представляется нм в виде некоей «обетованной страны», где царил мир и порядок. И вот тут-то писатель изменяет жизненной правде. В самом деле, кто не знает, что еще задолго до установления открытой диктатуры военщины Япония никак не могла считаться «царством свободы и справедливости»? Можно ли забыть и попросту сбросить со счетов вооруженные провокации и агрессивные акты, которые совершала империалистическая Япония задолго до начала второй мировой войны в отношении соседних с нею стран? А беспощадное подавление демократического движения внутри страны и массовые репрессии, из которых достаточно упомянуть хотя бы ночь с 14 на 15 марта 1928 года, когда одновременно были брошены в тюрьмы тысячи деятелей революционного движения? Идеализируя вопреки исторической правде мрачную действительность довоенной Японии, писатель выводит на страницах своего романа фигуру бывшего премьер-министра Коноэ, изображая его чуть ли не миротворцем, между тем как известно, что именно при правительстве Коноэ вся политика Японии была объективно направлена на развязывание войны. Тоска героев романа «Тростник под ветром» по ушедшему «доброму старому времени» на деле является не только несбыточной, но по существу и реакционной мечтой.
Зато писатель становится правдивым, когда обращается непосредственно к жизни, когда пишет о том, что пережил сам и видел своими глазами,— о трагическом бедствии народа в мрачные годы войны, о юношах, замученных палочным режимом японской казармы, о девушках, мобилизованных на военные предприятия, о престарелых родителях, потерявших одного за другим всех своих сыновей. На фоне этих бесчисленных жертв особенно зловеще выглядит обогащение немногочисленной кучки торговцев кровью — хозяев военных заводов, дельцов черного рынка, для которых горе народное становится лишь новым источником наживы. Обо всем этом Исикава пишет правдиво, взволнованно, резко. Именно в этих описаниях перо приобретает наибольшую силу выразительности. Достаточно вспомнить хотя бы трагическую картину Токио, погибающего под градом зажигательных бомб. Обличительный пафос романа составляет его главное и неоспоримое достоинство.
По-разному складываются судьбы героев книги. Навсегда покидает родину Сэцуо Киёхара. Он не находит себе места в послевоенной Японии, где растет и ширится демократическое движение масс, глубоко чуждое и непонятное буржуазному индивидуалисту Киёхара, такое же непонятное и чуждое, как недавняя буря воины. По-иному склады кается жизненный путь его старого друга Юхэя Асидзава, и судьба этого человека представляется нам гораздо более значительной. Пройди сквозь тяжелые испытания войны, он обретает новый смысл жизни в борьбе за мир. Никогда не допустить больше ошибок прошлого, отдать всю свою энергию без остатка активной защите мира — таковы выводы, к которым он приходит в заключительной главе книги.
Роман «Тростник под ветром» написан по горячим следам минувших событий, когда трагедия войны и капитуляции была еще очень свежа в памяти писателя, а многие перемены, наступившие к мире после окончания второй мировой войны, были еще непонятны ему, неясны. За минувшие годы в жизни народов Азиатского материка произошли поистине великие изменения. Сейчас японский народ решительно протестует против попытки реакционных сил превратить Японию в очаг великой угрозы для ее соседей и других государств Азии. В этой борьбе обретает свое место и лучшая часть японской интеллигенции, для которой не пропали даром уроки прошлого.
В наше время, когда Япония переживает один из наиболее критических моментов в своей послевоенной истории, роман Исикава, звучащий как проклятье войне, приобретает особенно большое значение.
Роман печатается с сокращениями, сделанными с согласия автора.
Высокие чугунные ворота перед зданием министерства иностранных дел сняли с петель. Несколько рабочих, обливаясь потом под ослепительно яркими лучами полуденного солнца, с шумом и криками пытались взгромоздить снятые створки на платформу грузовика.
Сэцуо Киёхара прошел мимо сиротливо торчавших столбов ограды на улицу. В полдень он должен увидеться с Асидзава. Они договорились встретиться в помещении «Токио-кайкан».
Вдоль улицы до самых Ворот Сакурада тянулась каштановая аллея, на тротуар падали солнечные блики. Киехара медленно шел под деревьями, стараясь держаться в тени. Настроение у него было скверное.
Переговоры, которые с начала весны вел посол Номура с государственным секретарем Хэллом, кажется окончательно зашли в тупик. Вопрос о тройственном союзе и требование эвакуации японских войск с материка— вот те подводные рифы, из-за которых переговоры никак не могут сдвинуться с места. И в такое время в министерстве иностранных дел снимают ворота. Плохое предзнаменование!
Он спросил заведующего американским отделом, зачем понадобилось снимать ограду, и тот, иронически усмехнувшись, ответил:
Перельют на снаряды для пушек... Глядишь, десятка два-три получится..
Неделю назад был опубликован указ кабинета министров о сборе железного лома. Четыре года войны в Китае полностью истощили запасы железа и меди.
И вот возник хитроумный план — переплавить ворота частных домов и учреждений, кухонные плиты и оконные решетки, вазы для цветов и подставки для зонтиков и обрушить весь этот металл на равнины и горы китайской земли.
И все же, невзирая на столь острую нехватку металла, военные круги замышляют новую очередную войну! С помощью истощенных угольных копей на севере Кюсю и скудных залежей нефти в префектуре Ниигата, с помощью конфискованных у населения ваз и подставок для зонтиков они намерены поставить на колени Англию и Соединенные Штаты Америки.
Киёхара рассеянно шагал по тротуару, чувствуя, что в душе у него накипает раздражение. Он прожил три года в Англии и семь лет в Соединенных Штатах и хорошо помнил лес нефтяных вышек в окрестностях Сап-Педро и Лонг-Бича. Довелось ему побывать и на шахтах и металлургических предприятиях Манчестера и Бирмингама. Сто к одному — вот каково соотношение военных ресурсов.
Позавчера во дворце состоялось совещание; присутствовал сам император. Ни вчерашние, ни сегодняшние газеты не обмолвились об этом пи словом, в передаче последних известий по радио о совещании тоже не упоминалось. Сэцуо Киёхара надеялся, что ему удастся -повидаться с министром иностранных дел, но тот еще не приезжал в министерство. А заведующий американским отделом ровным счетом ничего не знал.
— О совещании во дворце слыхал. Но какие вопросы там обсуждались — понятия не имею.
Удивительные вещи творятся на свете! О важнейшем повороте в отношениях с Америкой не знает даже заведующий американским отделом министерства. Что же говорить о народе? Ни один человек из многомиллионного населения страны ни о чем даже не подозревает. А .между тем -военная опасность приближается. И расплачиваться придется именно этим миллионам! Но народ лишен права высказать свое мнение. Не только протестовать— невозможно даже просто выразить свое отношение к происходящему.