Он говорил тем голосом, который – это показал опыт – производил впечатление на его солдат. Бляхи и цепочки на нем звенели, лицо излучало силу и самоуверенность. Физиономия и поза Кнопса выражали восторженное одобрение, даже Нерон слушал Требония с явным удовольствием. Но эти элегантные господа – Варрон и царь Филипп – сидели с совершенно безучастным видом, Варрон рылся в бумагах, Филипп разглядывал свои длинные пальцы. Наступило тягостное молчание.
Нерон понял, что должен вмешаться. Самая суть дела его мало занимала. Вся эта правительственная суета не интересовала его, ему важно было только представительствовать. Верный инстинкт подсказал ему, как в данном случае следует поступить. Он должен был сказать что-нибудь значительное, не становясь, однако, ни на ту ни на другую сторону. И вот, невзирая на присутствие Варрона, он медленно поднес к глазу смарагд и оглядел всех четырех своих советников одного за другим.
– Вы все правы, дорогие и верные друзья, – разрешил он наконец тягостную паузу и процитировал Еврипида: – «Вовремя проявить силу и вовремя – справедливость, – вот в чем достоинство властителя…»
Правда, еще не кончив цитаты, он уже пожалел о том, что именно эти строки пришли ему на память, – в них четыре раза встречалась «тэта». Но зато слова эти служили хорошим отправным пунктом для дальнейшей его речи.
– Вы, мой Требоний, – продолжал Нерон, – и вы, мой Кнопс, в нужную минуту проявили силу. Если же сенатор Варрон и царь Филипп, со своей стороны, утверждают, что теперь своевременно будет проявить милосердие и справедливость, то и они правы. Я благодарю вас всех.
Так, вероятно, поступил бы и подлинный Нерон. Тот, однажды высказавшись за ту или иную линию в политике, предоставлял своим советникам управляться самим и довольствовался тем, что натравливал их друг на друга и не давал затухнуть их вражде. У него всегда все были правы. Так же точно поступал теперь и Теренций, причем делал это с импонирующей естественностью.
Варрон, поддерживаемый царем Филиппом, детально изложил свой план дальнейших действий. Император, советовал он, пусть пока останется гостем царя Филиппа в своей теперешней резиденции – Самосате. Требоний ни под каким видом не должен поддаваться соблазну похода против римской Сирии – его задача состоит в организации армии и удержании нынешних границ. Он же, Варрон, находясь в Эдессе, постарается возможно скорее довести до конца переговоры с Артабаном. Кнопсу он предлагает, в контакте с ним и с верховным жрецом Шарбилем, взять на себя управление финансами.
Кнопс и Требоний с досадой увидели неприкрытое стремление благородных господ оттеснить их. Нерон придал лицу обычное, скучающее, выражение; он, видимо, не все слышал, что говорилось.
– Очень хорошо, мой Варрон. Великолепно. Прикажите прислать мне бумаги на подпись. На нашем сегодняшнем заседании, – сказал он в заключение, – мы сильно продвинулись вперед. Мы выработали генеральную линию. – Он оживился. – Никогда не теряйте, дорогие и преданные друзья, этой линии из виду. Мы постараемся, поскольку возможно будет, проявлять одновременно и силу и справедливость. Если же это не удастся, будем проявлять попеременно то справедливость, то силу. Я надеюсь, что не возникнет разногласий, в какой момент нужно будет проявить одно или другое. Если, однако, они возникнут, то боги помогут мне решить, что в тот или другой момент является правильным.
С этими словами он отпустил своих советников. Всех четырех смутило и встревожило искусство, с которым этот Нерон признал всех и правыми и неправыми.
14
Как фабрикуются императоры
Умный парфянский царь Артабан медлил признать Нерона. Искусно пользовался он в своих письмах цветистыми восточными выражениями, чтобы избежать какого бы то ни было однозначного ответа. Агенты Маллука и Варрона сидели в прихожих парфянских министров. Но самое большее, на что согласился Артабан, была посылка каравана с почетными подарками, коврами и пряностями. Назначение каравана было определено весьма двусмысленно: в дар человеку, именующему себя императором Нероном. Это можно было толковать и как признание, и как непризнание. А для дела Нерона было крайне важно, чтобы царь решился окончательно. Если он не выступит немедленно в пользу Нерона, держаться дольше не будет возможности ни в военном, ни в финансовом отношении. Правда, весь Восток с облегчением вздохнул, увидев снова орлов императора, но подняться, взлететь эти орлы смогут только в том случае, если Артабан будет их кормить.
Агенты Варрона, подгоняемые им, работали лихорадочно. И тем не менее парфянские министры были по-прежнему неповоротливы, обстоятельны, до отчаяния медлительны.
Наконец через два месяца Варрон получил вразумительный ответ. «Царь царей, – сообщал ему великий канцлер и маршал Артабана, – готов дать своему другу, Римскому императору, тридцать тысяч человек вспомогательных войск, в том числе шесть тысяч тяжеловооруженных всадников из своего отборного войска. Он предоставляет ему также заем в двести миллионов сестерциев. Но лишь при том условии, если император Нерон будет признан населением не только Междуречья, но и римской Сирии. Если достаточное число укрепленных городов на территории Римской империи, на том берегу Евфрата, перейдет на сторону Нерона и он будет крепко держать их в руках, Артабан пошлет ему деньги и войска».
Когда Варрон в первый раз пробежал письмо, в котором сообщалось об этих условиях царя, он просиял: они показались ему умеренными, разумными. Но чем больше о них думал, тем труднее представлялось ему их осуществление. Можно было, конечно, как предлагал безрассудно смелый Требоний, вторгнуться в римскую Сирию и взять несколько пограничных городов. Но это было бы безумием. В ответ на такую провокацию Цейоний, с одобрения Палатина, может с полным основанием продвинуться за Евфрат с двумя или даже тремя легионами и разбить наголову Нерона, не рискуя вызвать войну с Парфянским царством. Ведь если римляне будут спровоцированы и выступят не как нападающие, а как защитники своей страны, Артабан не в состоянии будет объединить своих парфян для войны против них. Нет, это не так просто, как представляет себе какой-нибудь Требоний. Надо, чтобы римские города сами собой, добровольно перешли к Нерону. И таков, очевидно, смысл условия, поставленного хитрым Артабаном.
И вот несколько пограничных римских городов подверглись обработке с помощью денег. Они были хорошо подготовлены, но медлили и медлили. Не находилось удобного предлога отпасть от правительства Антиохии, а Цейоний был достаточно осторожен, чтобы такого предлога не дать. Варрон искал, искал до изнурения. Как подтолкнуть эти города? Как заставить их сделать решительный шаг, взбунтоваться против римского губернатора? Варрон сумел преподнести своему Нерону всю страну между Евфратом и Тигром и Коммагену в придачу. Неужели всему этому великолепному предприятию суждено рухнуть из-за ничтожной до смешного задачи? Неужели нет средств побудить к переходу несколько пограничных римских городов? Он искал, проводил бессонные ночи, мучился. Проходило драгоценное время. Он не находил выхода.
Явился Кнопс. Его юркие глаза скользнули по немного измятому лицу сенатора. Наслаждался ли Кнопс его беспомощностью? Во всяком случае, он не дал этого заметить.
– Условия парфян кажутся умеренными, но они жестки, – сказал он деловитым тоном.
– Правильно, мой мальчик, – насмешливо отозвался Варрон.