— Не губите, господин барон, —законник, который приезжал к Ирэн зимой, рухнул на колени.
— У меня семья, дети, а графиня угрожала обвинить меня в страшных вещах, после которых меня бы никуда не взяли, — в глазах мужчины стояли слёзы.
Ирэн стало жалко его, она вспомнила, что тогда зимой у него хватило смелости подсказать ей, но вмешиваться прямо сейчас она не стала. Виленский был хорош! В этом своём праведном гневе он напоминал какого-то бравого генерала, который бросился в сражение и для которого есть только победа. Ни сомнений, ни страха!
Причём, в гневе Виленского не было адреналинового бешенства Андрея Забела, который буквально источал не только мужскую харизму, но и был похож на берсерка, что немного пугало даже тех, кто его знал хорошо.
Гнев Виленского напоминал «встречу с айсбергом». Когда ты думал, что всё что есть, это только то, что «над водой», но когда ты столкнулся, то понял, что «под водой» гораздо больше, чем видно на поверхности.
Барон вышел и попросил охрану привести исправников, так и дожидавшихся внизу.
— У вас новое предписание, — холодно, словно имел на это право заявил он
Исправники переглянулись и один из них неуверенно произнёс:
— Бумагу бы нам, господин барон
Ирина кивнула слуге, тот расторопно поднёс бумагу, перо и чернильницу Виленскому.
Виленский сел, написал и передал бумагу исправникам. Те посмотрели и довольно кивнули:
— Что прикажете, господин тайный советник?
Виленский закатил глаза, видимо, не ожидал, что эти солдафоны «выдадут» его звание.
Кивнул в сторону притихшей графини Балашовой и законников:
— Этих сопроводить в участок, снять показания, графиню отвезти домой, проследить, чтобы пока никуда не выезжала
Балашова, услышав, что её собираются ограничить в передвижениях, встрепенулась, но, наткнувшись на холодный взгляд барона, сникла и снова замолчала.
Ирине стало жаль эту женщину, которая сама своими руками «разрушила» свою судьбу и судьбу сына. Вспомнила, что Балашова, родив ребёнка своему мужу, почти сразу же забрала сына и уехала от него, заставив подписать развод. В результате чего Кирилл вырос, не получив мужской модели поведения. Всё, что у него было перед глазами, это властная истеричка-мать.
Но Ирина подавила в себе это неуместное чувство жалости. Потому что точно знала, что не будь у неё защиты Виленского, Балашова её бы не пожалела.
Леонид Александрович радостно пожимал руку барону и Поликарпу.
Поликарп, улыбаясь говорил: