Остальное было уже делом техники. Через час после вынесения приговора (визит судового капеллана аннамиты, как и следовало ожидать, проигнорировали) осужденных со связанными руками, по четверо выводили на полубак и ставили выстраивали возле лееров, спиной к морю. Матросы под руководством боцмана спутывали приговоренным ноги, цепляли к ним груз. Шеренга из десяти стрелков по команде мичмана давала залп из карабинов, и трупы с привязанными к ногам грузами отправлялись за борт.
Не обошлось и без неприятностей. Один из контрабандистов, соврем ещё молодой аннамит, когда его поставили к леерам, злобно заорал что-то на своём языке, после чего обхватил ближайшего матроса и вместе с ним прыгнул за борт. Боцман вырвал у стрелка карабин, но распоряжавшийся казнью офицер остановил его. Зачем? Даже если беглец (а ведь ловок чёрт косоглазый, сумел как-то освободить руки!) каким-то чудом избавится ещё и от привязанного к ногам груза, его всё равно затянет под винт. Та же судьба, несомненно, постигла и беднягу-матроса, ведь крейсер идёт на десяти узлах, так что даже спускать шлюпку и пытаться отыскать несчастного бессмысленно.
Матросы палубной команды давно уже стёрли с белых тиковых досок следы крови, заново выскоблили их кусками пемзы и окатили из шлангов забортной водой; офицер, распоряжавшийся экзекуцией, отправился сочинять рапорт о трагическом происшествии, приведшем к гибели матроса второй статьи Дюваля, а капитан-лейтенант Ледьюк всё так же стоял на полубаке и смотрел на осточертевшие жёлтые воды осточертевшего Тонкинского залива, и думал об одном — как же он ненавидит этот проклятый Индокитай…
Вонгу, моряку с судна «Минчжу» (что с китайского переводится, как «Чистейшая жемчужина») сказочно, просто невероятно повезло — обыскивающий его матрос отвлёкся на что-то и проглядел спрятанный в лохмотья складной нож. Вонг купил его в португальском Макао и с тех тонкое, очень острое лезвие не раз выручало его. Вот и сейчас — пока длинноносые говорили что-то на своём языке, изображая суд, Вонг сумел незаметно перепилить верёвку, стягивающую за спиной руки. Мелькнула мысль постараться помочь и товарищам, но Вонг тут же выбросил её из головы — длинноносые дьяволы наверняка это заметят, и тогда ему тоже конец.
Когда их вывели на казнь, Вонг подождал, когда матрос станет привязывать ему к ногам груз, обрывок толстенной ржавой цепи длиной в три локтя и, улучив момент, обхватил француза и вместе с ним перевалился через ограждение палубы. Уже на лету он исхитрился всадить своей жертве нож в бок, а едва оказался в воде — перехватил лезвием верёвку, удерживающую груз, и надрывая все силы всех поплыл прочь от борта. Он ждал выстрела — и не дождался; крейсер ушёл, и Вонг остался в воде один-одинёшенек. Но это его не пугало. До берега острова не больше двух ли, сил у него достаточно, а если появятся акулы — что ж, нож он не потерял, крепко сжимает в зубах. Справится и с акулой, не впервой…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Мы едем, едем, едем в далекие края…» I
Санкт-Петербург,
Адмиралтейство.
Граф Юлдашев раскрыл бювар, пробежал глазами несколько строк на листке, что лежал сверху,потом со вздохом отодвинул бювар на середину стола.
— Говорят, Вениамин Палыч, вы взялись учить китайский? Недурное дополнение к итальянскому и немецкому! Об аглицком не говорю, вам, водоплавающим, положено…
В ответ собеседник графа, молодой человек лет двадцати трёх-двадцати пяти, в мундире и со знаками различия штабс-капитана по Адмиралтейству произнёс фразу, в которой кошачье мяуканье перемешивалось с визгливыми звуками, мало похожими на человеческую речь.
— Что это вы сейчас изволили сказать? — осведомился граф после небольшой паузы.
— Что уважаемый господин совершенно прав, но он, забыл упомянуть ещё два языка носатых заморских дьяволов, которыми я тоже владею, испанский и французский. А так же немного говорю на арабском.
— Недурно, недурно… — граф изобразил беззвучные аплодисменты. — И это всего за три года?
— Испанский я основательно подтянул во время нашей чилийской операции. Что до остальных — да, решил последовать советам умных людей.
— Да, батенька, в нашем деле без знания языков никуда. — кивнул граф. — А то будешь, в самом деле, «немцем» — как пращуры называли иноземцев за неспособность говорить по-русски. — он подошёл к окну, ща которым на брусчатке сенатской площади кисли весенние снеговые лужи. — Но почему, позвольте спросить, именно китайский?
— В последние несколько лет наши союзники, французы, крепко увязли в тех краях. Вот я и решил, что это может пригодиться.
Юлдашев нахмурился, что-то припоминая.