Готамерон. Весна знамений

22
18
20
22
24
26
28
30

– Остается только ее открыть. Может, огненный шторм тебе тоже перестанет сниться, когда…

– Когда до него останется недолго?

День последнего света снился ему третий год подряд, а вместе с этим сном приходил другой. Впервые он увидел его в детстве, после поездки к рудникам Ливеркола. Тогда в руинах велинкронского форта он нашел шкатулку с двойным дном, в которой, помимо монет, лежал золотой диск.

Тант запустил руку под кожаную перевязь и извлек из складок мантии давнюю находку. В центре диска был зажат полированный кусок янтаря, ставший посмертной темницей для жука-огнекрыла.

– Дверь меня не беспокоит. Она у нас под ногами. Но что потом, когда мы ее откроем? Для чего Мирай привел меня сюда.

Он обратил амулет навстречу луне и тот засиял оранжевым светом. Как и прочие волшебные вещи, этот артефакт наделял обладателя силой. С ним ему давались многие знания. Он быстро поумнел и достиг успехов в грамматике. Родители в те годы шутили, мол, он как мышь вгрызается в любую страницу, и амулет получил название «Буквогрыз».

Артефакт он стал носить с четырнадцати лет, после чего произошло еще одно чудо. Во снах Тант увидел город в скалах, а чей-то голос повторял слово похожее на имя: «Мирай». Там же появлялась дверь с черепами, которую описывал в дневниках нисмант Кристабель, попавший в этот город вместе с людьми барона Ренье.

– Найти древний город. Открыть загадочную дверь. Смахивает на какую-то сказку, – с улыбкой молвил старик. – Я считаю, тебе дважды повезло. Сначала откопал память Мирая, заключенную в камне, а потом дневники Кристабеля.

– А дверь? Почему ее не вскрыли, когда грабили город?

– Ренье был мелким негоциантом из Краг Ферона. Он просто хотел разбогатеть, а добра тут хватало. К тому же дверца та жутковата. Еще неизвестно, какие силы сокрыты за ней.

Тант уловил намек в словах счетовода. Старик знал чуть больше остальных об экспедиции и высказывал свое мнение, даже когда его не просили.

– День последнего света случится по воле Нисмасса. Дверь тут ни при чем, – молвил Тант, спрятав амулет. – Я как-то раз пересказал сон Торгриму, а тот заявил, мол, прилив не отвести стеной из песка. Поэтично?

– Ваш аббат прав. Ты еще молод, привелитель Тантабас. Вот мне уже шестьдесят два. Для меня последний свет может наступить со дня на день.

– И что?

– Старикам впору грезить о смерти, но когда молодые ждут конца – это глупо. Помяни мои слова. Будешь думать о плохом, и плохое случится.

Равиан заботливо потрепал его по плечу. Танта всегда раздражала эта черта его характера. Старики любили поучать молодых, вот только сам он уже не был молод. Весной ему исполнилось двадцать девять.

– Нисмасс сохрани! Я скоро начну жалеть, что рассказал тебе о сне.

– Почему? Кто еще, кроме меня и Торгрима, тебя выслушает?

– Вистан.

Тант посмотрел на свою руку, такую же белую, как поверхность луны. Солнце, не в пример ночному светилу, было беспощадным, согревая его кожу так сильно, что на ней начинали появляться волдыри. Странная болезнь отвадила от него почти всех братьев по ордену. Если бы не заступничество аббата Торгрима, он и вовсе мог остаться мирянином. Лишь эти трое, не считая мальца Корда, относились к нему с теплотой; Вистан еще и потому, что сам был чудаком. Нисмант жил в библиотеке и знал о созидателях все. Они могли вместе отправиться сюда, если бы аббат не отрядил книгочея в Готфорд на место сборщика милостыни.