— А разве дьявол не маскируется под ангела света?
— Подойди ближе, чтобы я вымыла этот болтливый рот с мылом, девочка.
Квинн протанцевала в недосягаемости.
— Ни за что.
Майло хихикнул. Бабушка потянулась и притворилась, что ущипнула его за щеку. Ее улыбка была искренней.
Сердце Квинн сжалось. Они еще очень далеки от того, чтобы прийти в норму, но уже начали долгий, медленный процесс собирания осколков.
Бывали моменты, когда Квинн заставала бабушку неподвижно уставившейся в окно, с мокрыми глазами. А иногда она просто останавливалась посреди дела, которым занималась, и ее взгляд становился отрешенным. Она застывала в таком состоянии несколько минут, затем встряхивалась, бормотала себе под нос и возвращалась к работе.
Квинн прочистила горло и подавила внезапный всплеск эмоций.
— Так в чем же истинная причина того, что мы идем от двери к двери? Я знаю, что это не просто доброта твоего сердца.
Выражение лица бабушки стало серьезным.
— Мы не можем делать все сами. Очень скоро нам придется работать вместе. Для заготовки дров, для сбора и приготовления пищи, для охоты, для обеспечения безопасности. Несколько человек не могут делать все. Нам нужны наши соседи. Нам нужна община.
Квинн вздохнула.
— Полагаю, ты права.
— Я всегда права. Я планировала собрать соседский дозор, чтобы все могли присматривать за этой улицей. Но все начинается с доверия и доброй воли.
— А что, если они придут и просто попытаются украсть ваши вещи теперь, когда они знают, что у вас все еще есть еда и припасы? — спросил Майло.
— Хороший вопрос, Мелкий.
Бабушка кивнула.
— Мы должны позаботиться о тех, кому повезло меньше, если можем, но мы сделаем это осторожно, анонимно, если это возможно, и мы также должны убедиться, что у нас есть достаточно для нашей собственной семьи. Это тонкий баланс. Вот почему ты будешь говорить одну и ту же фразу в каждом доме. Это последнее, что у нас есть. У всего истекал срок годности, поэтому мы решили поделиться этим и проверить всех и убедиться, что с ними все в порядке. — Она сузила глаза на Майло. — Ты понял?
Майло сморщил нос.
— Разве это не ложь?