Нгуен бросился бежать, на ходу проверяя, все ли волосы на месте.
— Ну и ссыкун, — прорычала она. — И близко не было.
— Думаю, у нас разные определения слова «близко», — заметил Габриэль.
— Полковник Рид и полковник Уиллис, наверное, в восторге, — не обращая на него внимания, зло проговорила она. Клео принялась вышагивать по кругу. Ее лицо казалось высеченным из камня, лишенным всякого выражения. Только глаза горели отчаянной, беспомощной яростью, которую Габриэль слишком хорошо знал. — Они годами соперничали за власть. Если они вступят в борьбу за первенство и передерутся между собой, наступит хаос.
— Мне очень жаль, — мягко сказал Габриэль.
Она выдернула нож из стены и сунула его обратно в ножны. На мгновение замерла, упершись обеими руками в стену, с напряженной спиной и дрожащими плечами. Из ее горла вырвался звук, такой тихий, что он почти не услышал его. Низкий стон, отчаянный крик загнанного в ловушку животного.
Габриэль не знал, что сказать. Мика всегда лучше разбирался в таких вещах. Он хотел помочь ей, хотя прекрасно понимал, что его слова бесполезны.
— Мне жаль твою маму.
— Да что ты вообще понимаешь? — Клео резко повернулась к нему лицом. Попытка усмехнуться провалилась, только губы дрогнули, и маска, которую она неизменно носила, сползла. Клео была твердой, жесткой, солдатом, готовым на все, чтобы выполнить задание. Она умело лгала, сражалась и убивала. Она представляла опасность.
А еще она была дочерью умирающей матери.
— Я тоже потерял обоих родителей.
Она посмотрела на него потухшими глазами.
— В курсе, что на самом деле она мне не мать? Не биологическая, я имею в виду.
Габриэль заметил, что Клео была индианкой, а ее мать — афроамериканкой, но понятия не имел, кто ее отец. В наши дни семьи имели столько оттенков, что он даже не задумывался об этом.
— Я не знал.
— Мы с братом приемные дети, жертвы порочной системы. Мой отец был жестоким пьяницей, а мать — обыкновенной тварью. — Она скривила губы, обнажив край зубов. Клео показала на свое лицо. — Держу пари, ты задавался вопросом, откуда у меня это.
— Это не мое дело.
— Конечно, нет. Но сегодня твой счастливый день. Большинство людей здесь думают, что это след от одной из самодельных бомб, которыми мы взрывали правительственные здания. Я позволяю им так думать. Они не хотят знать правду. Никто не хочет знать, что мой отец был приверженцем телесных наказаний, и считал, что выплеснуть кипяток на лицо своей семилетней дочери — это разумная кара за дерзость. Они не хотят знать, что именно моя мама держала меня и позволяла ему делать это. — Она с вызовом взирала на него, обожженная сторона ее лица блестела в люминесцентном освещении. — Настоящая правда гораздо менее эффектная и гораздо более уродливая. Как и я.
У Габриэля сдавило грудь. Неудивительно, что Клео такая жесткая. Ей пришлось стать такой. Его тошнило от всех этих зверских способов, которыми родители могли погубить собственных детей.
Но Клео не нужна его жалость. Поэтому он не стал ее жалеть.