— Ты можешь… ну, ты можешь навещать свою маму? В тюрьме?
Я представляю ее, скорчившуюся на жесткой скамье, одетую в оранжевую или полосатую, или какую-нибудь другую тюремную одежду, которую ее заставляют носить.
— Я не хочу ее навещать.
Арианна на мгновение замолкает. Микроволновка гудит.
— Но разве ты не хочешь повидать свою мать?
Я опускаю голову.
— Нет, — говорю я столешнице.
— Почему?
— Потому что она дерьмовая мать, вот почему.
— Ну, она идет в тюрьму ради тебя. Она явно тебя любит.
— Любит? — Я не могу сдержать горечь в своем голосе. — Она опоздала на восемнадцать лет.
Стул скрипит о линолеум, когда Арианна садится.
— Сидни… Твоя мама… Я уверена, если бы она знала, все сложилось бы по-другому.
Я фыркнула.
— Возможно в твоей идеальной жизни.
— Просто… она не знала. Я имею в виду… так ведь? — Ни одна мать не допустит этого — вот слова, которые она не произносит.
Микроволновка пищит.
— Она знала, — шепчу я, когда тяжесть знания, с которым пришлось жить долгие годы, вдавливает мое тело в пол.
Арианна достает кружки, насыпает шоколад, возвращает кружки на стол. Никто из нас не прикасается к ним.
— Пожалуйста, прости меня за эти слова, но ты абсолютно уверена? Откуда ты знаешь?