Он наклоняет голову и молча смотрит на меня долгое мгновение.
— Думаю, я понимаю. У меня есть двоюродная сестра, которая прошла через… то есть, однажды ее вожатый в лагере…
Мои глаза, должно быть, безумны, потому что Лукас останавливается. Мое бешено бьющееся сердце вот-вот выскочит из кожи. Я трясусь так сильно, что моя рука ударяется о пластиковый подлокотник. Я не могу вести этот разговор. Что бы он ни собирался сказать, я просто не могу этого слышать. Мой собственный страх звучит в моих ушах как заунывный рев. Я не могу поверить, что делаю это, срываюсь прямо перед ним. Знакомая ненависть к себе набирает силу. Я просто хочу, чтобы это прекратилось, чтобы все прошло.
— Можно я тебе спою?
— Что?
— Могу я спеть тебе песню? Я сочиняю кое-что сам, когда играю на гитаре. В основном это ужасно. Серьезно, мое пение на одном уровне с пением обезьяны, но это помогает мне расслабиться, позволяет оставаться спокойным внутри.
Он воспринимает мое молчание как ответ, который хочет услышать. Его голос звучит высоковато и не в такт, но ритм хороший. Песня о любви к тому, кто уже ушел, о том, как не перестаешь любить кого-то после смерти, о том, как любовь ведет человека через самые темные времена. Песня звучит призрачно, с приторной ноткой, которая, кажется, усиливается в машине, просачиваясь сквозь гул двигателя и мягкое шипение печки.
Я закрываю глаза и позволяю песне проникнуть в меня. Мое сердцебиение замедляется. Я снова пытаюсь дышать.
В конце Лукас берет ноту не в такт, и его голос скрипит и трещит почти одновременно. Он начинает смеяться. Через мгновение я смеюсь вместе с ним.
Я потираю глаза свободной рукой.
— Не самое худшее, что я когда-либо слышала. В смысле, я не рвала ногтями свои барабанные перепонки или типа того.
— Большое спасибо. Я принимаю цветы, бурные аплодисменты и подарочные карты в
Я качаю головой. Я не могу.
Вместо этого он придвигается ко мне. Разворачивая свое долговязое тело, Лукас неловко переползает через сиденье. Потом обнимает меня. Я застываю.
— Я думаю, ты потрясающая, — шепчет он мне в волосы.
— Я испачкала твою футболку соплями, — бормочу в ответ.
Он смеется. Я чувствую, как смех раздается в его груди.
Мы лежим так долго, тепло и безопасно в объятиях друг друга.
Чувство, овладевшее мной, — это что-то новое, яркое и пугающее как ад. Оно слишком хрупкое, чтобы смотреть на него, слишком нежное, чтобы прикасаться.
Это как пробуждение после долгого и тяжелого сна или глубокая оттепель — возвращение в мир. Оно происходит медленно, по одной онемевшей конечности за раз.