Но тут пришла большая, чем генеральша Щербакова, непредвиденность.
Над Россией разразилась революция, буревестником которой был Котовский».
На самом деле в октябре 1916 года, когда судили Котовского, Румынский фронт еще не существовал, так как был создан только в декабре 1916 года, а до этого Щербачев командовал 7-й армией Юго-Западного фронта и на судьбу Котовского никак повлиять не мог, сколько бы его ни просила жена.
Надежда Владимировна Брусилова, урожденная Желиховская, была последовательницей учения своей тетушки Е. П. Блаватской. Убежденная теософка, она обратила в эту веру и своего прославленного супруга. Надежда Владимировна много занималась благотворительностью и, в частности, помогала учреждениям Красного Креста. Заявления Котовского о том, что он отдавал награбленное в пользу Красного Креста, должно было расположить супругу главнокомандующего в его пользу.
Интермедия первая. Григорий Котовский и генерал Брусилов
Тут пришло самое время сказать несколько слов о тех, кто спас наш его героя от казавшейся неминуемой смертной казни. Надо заметить, что генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусиорв и его вторая супруга Надежда Владимировна Желиховская, сыгравшие решающую роль в избавлении Котовского от смертной казни, были весьма колоритными персонажами. Оба супруга были заядлыми мистиками и поклонниками теософского учения родной тетки Надежды Владимировны Елены Петровны Блаватской (Ган), изложенного в ее многотомной «Тайной доктрине». Блаватская верила, что обладает медиумическими способностями. Вслед за Блаватской, супруги Брусиловы полагали, что судьба каждого человека (карма) предопределена. Очевидно, Брусиловы полагали, что Котовскому не предопределено свыше быть казненным. Возможно, идеи социалистов, в том числе большевиков, казались близкими главной цели Теософского общества – создать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания. Вероятно, супругам Брусиловым Котовский казался неординарной личностью, обладавшей незаурядными духовными и психическими способностями, которые теософы стремились выявлять и исследовать.
Между прочим, Алексей Алексеевич и Надежда Владимировна отразились в одном бессмертном литературном произведении. И то, как именно они там отразились, помогает понять ряд черт их характера, в том числе и тех, которые привели к гуманному решению по отношению к Котовскому.
Сначала я приведу один отрывок: «Алексей Алексеевич говорил, что христианство разрушается сверху масонством, снизу социализмом. Народ вкривь и вкось воспринял социализм не только потому, что он не просвещен, а потому, что в нем расшатались основы веры в Бога. Он стал забывать страдания Христа, тем более что в нем, в тайниках его души сохранялся всегда язычник, идолопоклонник (в виду икон и многих обрядов). Жизнь – борьба света и тьмы, греха – с благодатью веры в Бога. Недры масонства и упорная в нем работа – нам неизвестны. Но многое в прожитой жизни нашей заставляет задумываться над этой загадкой.
Мне вспоминается один странный эпизод в Москве. Это было, кажется, в 1919 году.
В один из вечеров к Алексею Алексеевичу привели представить какого-то «профессора», в каком университете и какой специальности, неизвестно. Высокий, красивый, с черной бородой и с гипнотизирующими глазами, очень элегантный. Булавка в галстуке и перстни все со змеями, пентограммами и всякой нечистью.
Отойдя приготовить чай, я сказала брату Ростиславу:
– Шепни как-нибудь Алексею, что этот профессор от черной магии, очевидно.
– Не беспокойся, он и сам разберет, – улыбнулся брат.
Много, много очень интересного мы наслушались в тот вечер об его путешествиях, об его влиянии в красной армии, о дружбе с матросами в Кронштадте.
Под конец, видя, что мы сидим твердо и его одного с Алексеем Алексеевичем не оставляем, он вдруг выпалил очертя голову:
– А знаете ли, генерал, я три года до вас добираюсь, и только сегодня мне это удалось. Вы ведь оккультист…
– То есть я немного читал по этим вопросам.
– Да, да, мы знаем о вас больше, чем вы можете мне это сами сказать.
Он смотрел пристально, в упор в глаза моего мужа. Мне стало смутно на душе и я подумала: кто это мы?
Я встала, прошла за ширмы и быстро сняв со стены любимую иконку мужа, которая всегда висела у изголовья его кровати, завернула ее в чайную салфетку и тихонько просунула ее в руку мужа. Он понял меня и усмехнулся своей ласковой, милой улыбкой, зажав в руках Распятие Христа.