Григорий Котовский. Загадка жизни и смерти

Я вопросительно посмотрел на Чапаева. Тот, сощурив глаза, утвердительно кивнул головой, причем каким-то необычайно сильным жестом, словно вжимая невидимый гвоздь себе в грудь подбородком.

Я медленно пошел к барону».

Создается впечатление, что Юнгерн убил Котовского, но в дальнейшем выясняется, что Котовский бессмертен, как бессмертна Пустота мира.

Юнгерн ведет Петра Пустоту на экскурсию в царство мертвых. Затем действие возвращается к эпизоду, когда Чапаев расстреливает лампу и чернильницу на столе перед Котовским: «Передо мной был стол, на котором была расстелена безнадежно испорченная карта, а рядом стоял раскрывший рот Котовский. Со стола на пол капал растекающийся из лопнувшей лампы глицерин.

– Ну что, – сказал Чапаев, поигрывая дымящимся маузером, – понял, что такое ум, а, Гриша?

Котовский, обхватив руками лицо, повернулся и выбежал на улицу. Видно было, что он пережил чрезвычайно сильное потрясение. Впрочем, то же можно было сказать и обо мне».

На секунду у меня мелькнула надежда – я подумал, что бывают ведь вещие сны, – но она была настолько слабой, что, увидев в дверях широкоплечую фигуру Котовского, я не испытал особого разочарования; мне даже стало немного смешно от мысли, что он опять пришел торговаться насчет рысаков и кокаина.

Котовский был одет в коричневую пару; на голове у него была франтоватая шляпа с широкими полями, а в каждой руке он держал по кожаному баулу. Поставив их на пол, он приложил два пальца к полям шляпы.

– Добрый вечер, Петр, – сказал он. – Я, собственно, хотел попрощаться.

– Вы уезжаете? – спросил я.

– Да. И не знаю, почему вы остаетесь, – сказал Котовский. – Не сегодня-завтра эти ткачи все здесь спалят. Не понимаю, на что надеется Чапаев.

– Он собирался сегодня решить эту проблему.

Котовский пожал плечами.

– Знаете, – сказал он, – проблемы можно решать по-разному. Можно просто напиться в дым, и они на время исчезнут. Но я предпочитаю разбираться с ними до того, как они начнут разбираться со мной. Поезд уходит в восемь вечера. Еще не поздно. Пять суток, и мы в Париже.

– Я остаюсь.

Котовский внимательно поглядел на меня.

– Вы знаете, что вы сумасшедший? – спросил он.

– Конечно.

– Кончится тем, что вас троих арестуют, а верховодить начнет этот Фурманов.

Меня это не пугает, – сказал я.