Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

По приказанию Унгерна, Ружанского подвергли пытке, затем, «чтобы не бегал», – перебили ноги, «чтобы не крал» – руки. Его жена была отдана солдатам и вообще всем желающим. В течение пяти часов свыше пятидесяти человек всадников – русских, бурят и монгол, делали над ней все, что хотели. Для характеристики нравов упомяну, что один из раненых офицеров, поручик Попов, хорошо знавший Ружанских, также «не выдержал» и, покинув лазарет, прошел в юрту, где лежала полуобезумевшая женщина, дабы использовать свое право. Ружанскую привели в чувство и заставили присутствовать при казни мужа, изуродованное тело которого было повешено на вожжах в пролете китайских ворот. Затем Ружанскую расстреляли. При расстреле ее заставили присутствовать всех женщин, находящихся при лазарете, дабы они могли в желательном смысле влиять на помышляющих о побеге мужей.

Ружанский случайно не присоединился к офицерам так называемой Офицерской сотни, бежавшей в полном составе и настигнутой погоней, перебившей бежавших офицеров (примечание 14. – Б.С.).

Прапорщик Чернов, большой любимец Унгерна, начальник комендантской команды, выдающийся даже среди унгерновцев жестокостью палач. Он был послан с лазаретом (раненые и жены офицеров, исполняющие обязанности сестер милосердия) в Акшу на русской территории, где Унгерн оставил часть своего обоза. По дороге Чернов проделывал прямо неописуемые вещи с ранеными и женщинами. Кроме того, им были разграблены встретившиеся по дороге монгольские юрты, небольшой монастырь и лавки китайских купцов. Монголы и китайцы же беспощадно избивались командой Чернова. В заключение Чернов приказал отравить мешавших ему раненых. Совершенно случайно приказание его не было исполнено. В это время получилось сведение о том, что Акша занята красными, и Чернову пришлось вернуться.

Благодаря незначительному проступку, преступления Чернова одно за другим стали выплывать. Чернов неудачно пытался бежать и был доставлен к Унгерну.

Долго придумывал Унгерн примерную казнь для своего любимца и решил сжечь его живым на медленном огне. Один из офицеров, рассказывавших мне о смерти Чернова, говорил, что, находясь в штабе, лично присутствовал при последних наставлениях, даваемых Унгерном Жене Бурдуковскому по поводу казни: «Дрова выбирай посуше, – сказал Унгерн, – чтобы этот сукин сын не задохся в дыму раньше времени».

Недалеко от юрты командира первой бригады генерала Резухина был приготовлен костер. Чернов пользовался за свои зверства такой ненавистью, что собрался почти весь отряд для присутствия на казни. Многие добровольно помогали приготовлять костер. Предварительно Чернова долго пороли. Экзекуцию совершал «Женя» Бурдуковский, присыпая кровоточащее мясо истязуемого солью, приводя его несколько раз в сознание, в антрактах курил, пил чай и перебрасывался руганью с другими палачами, наблюдавшими истязание. Чернов обладал железными нервами и почти все время молчал. Перед казнью ему связали руки к ногам и на веревке перекинули через большой сук, подтянули, как на блоке, над костром, грудью и животом к костру. Временами Чернова опускали на веревке ниже к пламени, временами подтягивали вверх. Чернов молчал, затем разразился невероятной руганью по адресу Унгерна. А когда один из всадников, издеваясь, подошел ближе к нему, – Чернов нашел силы плюнуть всаднику в лицо. Вскоре начало обгорать лицо Чернова. Лопнули глаза. И это, медленно зажариваемое тело было настолько ужасно, что в толпе, наблюдавшей за казнью, послышался ропот. Веревку обрубили, Чернов упал в огонь.

(Первоначальный рассказ. – Б.С.) До взятия Урги поручик Чернов (из солдат), любимец Унгерна, сильно выпоротый им, подсунул ему между другими бумагами на подпись приказание интенданту немедленно выдать 10 000 рублей золотом Чернову. Барон, не глядя, подмахнул бумагу. Чернов получил деньги и с 30 офицерами «смотался». Незадолго до этого жена Чернова была отправлена с ранеными в сторону Хайлара. Чернов догнал ее, переговорил с ней. Недалеко от баргутской границы небольшой отряд Чернова почувствовал себя в безопасности, и, не ожидая погони, заночевал, не выставив, как это обычно делалось, караулов. Чахары, которым за поимку Чернова было обещано захваченное им золото, врасплох напали на спящих и перебили их. Раненый Чернов был приведен в ставку Унгерна и на глазах отряда привязан к дереву. К ногам несчастного положили дрова и зажгли. Крепкий физически Чернов, несмотря на адскую боль (ноги горели), не терял сознания и кричал сквозь облако дыма Унгерну:

– Не отомщу здесь – отомщу в аду.

Унгерн подошел ближе и прошипел:

– Врешь, с того света не вернешься.

Чернов изловчился и плюнул ему в лицо.

Жена Чернова, как передают, вскоре была захвачена и убита (конец первоначального рассказа. – Б.С.).

Я уже много писал о порке, которая в жизни отряда считается чем-то обычным, не постыдным; отмечу, что порке подвергаются не только мужчины, но очень часто женщины.

Жена действительного статского советника Г… получила 75 ташуров (ударов палкой) три раза по 25, причем один раз заставили мужа пороть ее, и, когда муж недостаточно (так показалось «Жене» Бурдуковскому) сильно бил жену, Бурдуковский выхватил у него из рук ташур и нанес несколько ударов, после которых брызнула у несчастной кровь.

Я не буду описывать целый ряд смертей офицеров, не желавших принимать участия в грабеже и насилиях и всеми силами старавшихся выбраться из этого кровавого омута пыток, насилия и издевательств.

Опишу только смерть поручика Песслера и подполковника Яхонтова.

Поручик Песслер, офицер запаса, бывший директор московской парфюмерной фабрики Ле Мерсье, явился к Унгерну за разъяснением, подлежит ли он мобилизации (поляки и эстонцы освобождались от мобилизации, Песслер – уроженец гор. Дерпта), и был арестован за «неумение разговаривать с начальником дивизии». Официальная причина ареста, удивившая всех, знающих чисто немецкую выдержку и корректность Песслера, казалась столь ничтожной, что никто не беспокоился об его участи. Возможность расстрела Песслера никому не приходила в голову. Но явился в Ургу Сипайлов, отстраненный в то время от должности начальника контрразведки и назначенный заведывающим хозяйством лазарета. Желая во что бы то ни стало вернуть прежнее расположение барона и укрепить свое пошатнувшееся положение, – он цепко ухватился за дело поручика Песслера.

Вначале поручику Песслеру инкриминировался «побег от Семенова», но после хлопот за него генерала Комаровского, просто сказавшего Унгерну: «Расстреляйте тогда и меня, и себя. Я не только ушел сам, но и увел с собой полк. Вы же неоднократно уходили» – это обвинение отпало. Но было выдвинуто новое. Сипайлов доказывал, что Песслер был начальником контрразведки при штабе Иркутского военного округа (времен Колчака), которая, якобы, организовывала заговор на жизнь атамана Семенова.

Свидетельскими показаниями офицеров, служивших с Песслером, было установлено, что он никогда не был начальником контрразведки, а заведовал в штабе Иркутского военного округа отделом военнопленных (германцев и австрийцев).

Тогда выдвинули новое обвинение: «казнокрадство». Поручик Песслер, якобы, не сдал при отступлении из Иркутска казенных 15 000 сибирских и бежал с ними за границу. Не говоря уже о том, что валютная стоимость 15 000 сибирских в то время едва ли превышала 50 центов, было доказано, что Песслер, безусловно честный человек, денег после бегства не имел, и живя в Тьянцзине очень нуждался.