Сталин

Всего в 1937–1938 годах органы НКВД в рамках кампании Большого террора произвели более 1575 тыс. арестов, расстреляли около 682 тыс. человек и отправили в тюрьмы и лагеря около 635 тыс. человек. Террор середины 30-х годов призван был уничтожить любую потенциальную оппозицию режиму на случай возможных военных поражений, будь то бывшие сторонники Троцкого, Зиновьева или Бухарина, бывшие военнослужащие белых армий, раскулаченные и даже уголовники-рецидивисты.

Глава пятая. Вторая мировая война

Интересы внешней политики все более требовали от Сталина начать эксплуатацию темы русского патриотизма, ибо приближалось время большого освободительного похода Красной Армии в Европу. Сталин исподволь начал готовить соответствующий поворот. В 1934 году была осуждена школа М. Н. Покровского, видевшего в российской истории до 1917 года только примеры варварства, отсталости и агрессивной внешней политики. В 1936 году было восстановлено преподавание отечественной истории в средней школе, хотя царизм в учебниках продолжал осуждаться как реакционный общественный строй.

В марте 1939 года прошел последний перед войной и первый после завершения Большого террора XVIII съезд партии. В отчетном докладе Сталин заявил: «Мы перегнали главные капиталистические страны в смысле техники производства и темпов развития промышленности (о том, что основные промышленные технологии приходилось заимствовать у американцев и немцев, Сталин уточнять не стал. – Б. C.). Это очень хорошо. Но этого мало. Нужно перегнать их также в экономическом отношении. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. Только в том случае, если перегоним экономически главные капиталистические страны, мы можем рассчитывать, что наша страна будет полностью насыщена предметами потребления (как такого добиться, Сталин наверняка не знал, поскольку потребление предметов потребления зависит от потребностей, а потребности имеют обыкновение расти, так что полного насыщения достичь в принципе невозможно. Впрочем, потребности народа Иосифа Виссарионовича заботили мало, и слова о необходимости насытить страну предметами потребления были не более чем пропагандистским лозунгом. В первую очередь вождь думал о насыщении страны танками, самолетами и артиллерийскими орудиями. – Б. C.), у нас будет изобилие продуктов, и мы получим возможность сделать переход от первой фазы коммунизма ко второй его фазе»[67]. Это была демагогия чистейшей воды. Ведь упор делался на производство средств производства, причем именно тех, которые практически не имели никакого отношения к производству товаров народного потребления. Так что даже если бы по объему производства машин СССР когда-либо и догнал Америку, советские люди, повторю, получили бы больше танков и самолетов, но не ситца или мыла. На практике же с началом Великой Отечественной войны выяснилось, что курс на автаркию провалился. Красная Армия не могла сражаться с врагом без поставок по ленд-лизу грузовых автомобилей и средств связи, для производства самолетов потребовались американский, британский и канадский алюминий, от союзников же поступали авиационный бензин, взрывчатые вещества, легирующие добавки для советской брони.

В связи с празднованием 60-летия вождя получил мощный толчок культ личности Сталина. 20 декабря 1939 года ему присвоили звание Героя Социалистического Труда – «за исключительные заслуги в деле организации большевистской партии, создания Советского государства, построения социалистического общества в СССР и укрепления дружбы между народами Советского Союза». А через два дня Иосифа Виссарионовича, человека с незаконченным средним образованием, избрали почетным членом Академии наук СССР.

Маршал Михаил Николаевич Тухачевский в качестве кандидата в Бонапарты оставался на протяжении 1920-х и 30-х годов одной из наиболее заметных фигур в СССР. Он был самым молодым полководцем Красной Армии, прославившимся громкими победами над белыми. Правда, пятном на его военной репутации оставался разгром под Варшавой. Особенно активно обсуждали его шансы стать «новым Наполеоном» в среде русской военной эмиграции. Дворянин, бывший гвардейский офицер, считался вполне подходящей кандидатурой для того, чтобы стать диктатором, свергнуть власть большевиков и восстановить такой уровень порядка и свобод, который позволил бы вернуться большинству эмигрантов. Никаких данных об оппозиционности Тухачевского Советской власти в эмиграции не было, бывшим белым генералам просто очень хотелось, чтобы пришел новый Бонапарт и сверг ненавистных большевиков, открыв эмигрантам путь на родину. Но эти оценки совершенно не обязательно совпадали с теми оценками, которые давали Тухачевскому западные политики, чьи мнения различались в зависимости от политической ориентации. Русская эмиграция никакого влияния на европейские правительства не имела. Нет данных, что правительство какой-либо из европейских держав рассматривало Тухачевского как желательного кандидата в диктаторы России.

Когда чекисты в 20-е годы легендировали существование в СССР разветвленной монархической организации «Трест», среди ее военных вождей фигурировал Тухачевский. После разоблачения «Треста» как советской провокации вожди эмиграции должны были понять, что Тухачевский никаким Бонапартом не является и, во всяком случае, ни в каком антисоветском заговоре не состоит. Однако миф Тухачевского продолжал существовать в русской эмиграции и в 30-е годы. Так, поэт и писатель Арсений Несмелов (А. И. Митропольский) выразил чаяния о «грядущем Бонапарте» в рассказе «Маршал Свистунов».

На процессе по делу о «военно-фашистском заговоре» в июне 1937 года, равно как на других политических процессах 30-х годов, упор делался на внешний фактор. Подсудимые дружно признавались, что являются агентами иностранных разведок и собирались совершить переворот исключительно по заданию Германии, Японии или Англии. Почему Сталин диктовал именно такую линию поведения обвинения, вполне можно понять. Обвинение в шпионаже само по себе было расстрельной статьей и позволяло физически уничтожить политических противников. Во-вторых, что еще важнее, все заговоры, направленные на свержение Сталина, становились заговорами, направленными на свержение Советской власти по заданию империалистических держав. Таким образом, сразу же из рассмотрения на суде выпадали любые внутренние причины переворота, связанные, например, с коллективизацией, тяжелым положением рабочего класса или отсутствием политических свобод. Но тот факт, что на политических процессах упор делался на внешние связи мнимых заговорщиков, вовсе не означает, что реальные заговорщики в первую очередь заботились бы о том, чтобы установить связи с зарубежными державами. Наоборот, настоящих заговорщиков это должно было заботить в самую последнюю очередь. Наладить отношения с Лондоном, Парижем и Вашингтоном, с Берлином, Римом и Токио следовало только после успеха переворота. Ведь невозможно себе представить, чтобы после успешного военного переворота в СССР европейские державы, а также США и Япония в ультимативной форме потребовали бы от вождей переворота воскрешения из мертвых Сталина и возвращения его к власти.

Точно так же невозможно себе представить, чтобы в случае неудачи заговорщикам на помощь пришли германские, японские или французские рати. Раз уж западные державы и Япония признали большевиков, причем тогда, когда те и не думали отказываться от лозунга мировой революции, было совершенно невероятно, что они откажутся признать тех, кто их свергнет. Почему же заговорщики должны были сомневаться в том, что Запад признает пришедших к власти противников Сталина? Да и как можно было не признать правительство державы, обладавшей самой многочисленной армией в Европе и наибольшим в Европе количеством танков? А вот пытаться заранее установить связи с иностранными спецслужбами было делом не только бесполезным, но и весьма рискованным. Заговорщики, таким образом, могли легко попасть в сети НКВД, нисколько не увеличив при этом шансы заговора на успех.

Тухачевского никак нельзя было счесть и троцкистом. После падения Троцкого он еще десять лет спокойно уживался со Сталиным, хотя некоторые рабочие конфликты, посвященные практическим вопросам военного строительства, у них случались. И, кроме того, Тухачевского никак нельзя назвать одним из «вождей» мировой революции, наряду с Троцким и Зиновьевым. Михаил Николаевич вообще не играл никакой политической роли, как и другие военачальники, за исключением Ворошилова и, до некоторой степени, Гамарника, и в качестве «вождя» никем и никогда в СССР не воспринимался.

Само по себе количественное увеличение армии не могло вести к росту влияния военных. Для того, чтобы их влияние проявилось в полной мере, требовалась обстановка военного времени, т. е. большой войны. Именно такую войну и готовил Сталин. И, как он хорошо знал из истории, в ходе победоносной войны (а рассчитывали воевать малой кровью и на чужой территории) как раз и рождаются будущие Бонапарты. Поэтому, чтобы потенциальных кандидатов в Бонапарты не осталось, Сталин произвел масштабную зачистку высшего комсостава Красной Армии. Заодно он зачистил и гражданскую номенклатуру. Это делалось отнюдь не на случай возможного поражения, а в ожидании грядущей победы. Призрак бонапартизма преследовал его всю жизнь. Именно опасения, что кто-то из победоносных маршалов двинет полки на Кремль, заставили Иосифа Виссарионовича инспирировать «дело о военно-фашистском заговоре» и казнить Тухачевского, Якира, Уборевича, Егорова и сотни других командармов и комдивов, комкоров и комбригов, в чьей лояльности в тот момент еще не было никаких оснований сомневаться. Остались только проверенные «конармейцы» – Ворошилов и Буденный, Шапошников и Тимошенко, Мерецков и Жуков, у которых, как полагал Сталин, опасных амбиций в случае победы не возникнет. Правда, насчет Жукова к концу войны он это мнение, похоже, изменил и уже вскоре после победного 1945-го отправил его в не слишком почетную ссылку. Но не уничтожил, а все-таки сохранил для грядущих боев. Равно как и Мерецкова, арестованного в начале войны, но вскоре освобожденного.

Постоянная чистка Красной Армии от бывших царских и белых офицеров, начавшаяся сразу после окончания Гражданской войны, продолжилась вплоть до Большого террора 1937–1938 годов, после которого число бывших царских офицеров на высших командных должностях можно было буквально пересчитать по пальцам. Эта чистка, среди прочих целей, должна была убрать из армии кадры, на которые, как мыслило политическое руководство, мог бы опереться потенциальный Бонапарт. Точно так же после смещения Троцкого в январе 1925 года с поста председателя Реввоенсовета и главы военного ведомства армию начали чистить от «троцкистов», как называли любых его выдвиженцев. Здесь тоже была боязнь Бонапарта-Троцкого, но все-таки главным мотивом чисток было стремление избавиться от любых потенциально нелояльных к большевистской власти элементов в преддверии будущей большой войны со странами «капиталистического окружения». Политические руководители, а с середины 20-х годов – единолично властвовавший Сталин – опасались, что в случае военных неудач «ненадежные элементы» либо перейдут на сторону неприятеля, либо дезертируют. А в случае победы Сталин опасался, что бывшие офицеры и троцкисты могут поддержать нового победоносного Бонапарта, который захочет захватить власть.

Отношения Климента Ефремовича Ворошилова и Михаила Николаевича Тухачевского были весьма напряженными. Ворошилов возглавлял так называемую «конармейскую группировку» в руководстве Красной Армии, представленную С. М. Буденным, преемником Ворошилова на посту наркома обороны С. К. Тимошенко и рядом других командиров – выходцев из рядов Первой Конной. Тухачевский же был самым видным представителем противостоявшей «конармейцам» группировки, которую условно можно назвать «офицерской», или пехотной. Большинство ее членов командовали пехотными соединениями и еще в царской армии заслужили офицерские чины, хотя и стали с первых дней революции на сторону Советской власти. До поры до времени Сталина устраивало противостояние двух группировок в руководстве вооруженных сил. Борьба между ними гарантировала, что ни одна из них не будет играть самостоятельную политическую роль и угрожать партийной диктатуре. Были здесь и профессиональные революционеры вроде Я. Б. Гамарника. Но когда в 1937 году подготовка к новой мировой войне вступила в заключительную фазу и мощь вооруженных сил должна была значительно возрасти, Иосифу Виссарионовичу потребовалось единое военное руководство, и он без колебания сделал выбор в пользу лично преданных ему «конармейцев», воевавших вместе с ним под Царицыном, на Северном Кавказе и на польском фронте.

Во второй половине 1936 года Сталин посчитал, что пора уничтожить Тухачевского и его соратников. В качестве непосредственного повода обычно упоминают ссору во время банкета после парада 1 мая 1936 года. Тогда после изрядной дозы спиртного Ворошилов, Буденный и Тухачевский заспорили о делах давних: кто же был виновником поражения под Варшавой, а затем очень скоро перешли на современность. Тухачевский обвинил «конармейцев», что они на ответственные посты расставляют лично преданных себе командиров, создают собственную группировку в Красной Армии. Ворошилов раздраженно бросил: «А вокруг вас разве не группируются?»

О том, что было на банкете, а потом на Политбюро, Ворошилов рассказал в начале июня 1937-го на расширенном заседании Военного совета, целиком посвященном «контрреволюционному заговору в РККА»: «В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т. д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного… тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать, в чем дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату». Тут подал реплику Сталин: «Он отказался от своих обвинений».

«Да, – повторил Ворошилов, – отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня очень скверно. Но все это было в рамках обычной склоки и неприятных столкновений людей, которые долго друг с другом работали, могли надоесть»[68]. Из этих слов следует, что сам Ворошилов, в отличие от Сталина, майский инцидент тогда, по горячим следам событий, еще не считал заговором, а рассматривал его как обычный «производственный конфликт».

Можно сказать, Тухачевский сам ускорил свой конец. На следствии и суде он и другие обвиняемые признались, что хотели всего лишь добиться смещения Ворошилова с поста наркома обороны. В преемники ему прочили Тухачевского, хотя на следствии Примаков говорил о Якире в качестве кандидата в наркомы, поскольку тот якобы был близок с Троцким. Но это скорее выглядит подсказкой следствия, стремившегося покрепче привязать участников военно-фашистского заговора к Троцкому (к которому Тухачевский, в отличие от Якира, никогда не был близок). Из единомышленников Тухачевского только начальник Политуправления РККА Гамарник и командующий Киевским военным округом Якир были полноправными членами ЦК. Поэтому именно Гамарнику, второму лицу в военной иерархии, руководителю всех армейских политработников, доверили главную роль в критике Ворошилова на Политбюро. Намерение сместить Ворошилова Специальное судебное присутствие расценило как умысел на теракт. На самом деле речь не могла идти ни о каком заговоре, поскольку Тухачевский, Якир и Гамарник собирались открыто поставить вопрос о смещении Ворошилова с поста наркома обороны перед правительством, т. е. перед Сталиным. Если бы Сталин действительно решил сместить Ворошилова, Тухачевский рассчитывал стать наркомом обороны. В случае же если Сталин сохранит Ворошилова, Тухачевский и его товарищи думали, что все останется по-прежнему и они сохранят свои высокие посты.

Но Сталин явно так не думал. Он считал недопустимым уже один тот факт, что высокопоставленные военные смеют указывать ему, кого именно надо снимать и кого назначать на ключевой не только в военном, но и в политическом отношении пост наркома обороны. Уже одно это обстоятельство делало шансы на успех Тухачевского, Якира и прочих близкими к нулю. Если бы Сталин действительно решил предпочесть Тухачевского Ворошилову, он бы Ворошилова сместил, но без всяких просьб об этом со стороны Тухачевского, Гамарника или Якира.

Именно Тухачевский был одним из тех, кто добивался смещения А. И. Корка с поста начальника Московского военного округа, что и произошло 5 сентября 1935 г. Среди прочего, ему инкриминировали и инцидент с Нахаевым. Выступая на итоговом заседании Военного совета при наркоме обороны СССР 9 декабря 1935 года, Тухачевский стремился доказать, что Корка сняли правильно: «Из всех округов, которые я видел, Московский округ самый худший, это совершенно бесспорно и безоговорочно. Московский округ несравненно хуже Украинского округа и Ленинградского округа. Так как Август Иванович Корк и т. Кулик находятся здесь, то при них можно говорить и неприятные вещи»[69].

Не приходится сомневаться, что, если бы Тухачевский действительно замышлял военный переворот, он постарался бы любой ценой сохранить близкого себе Корка во главе столичного округа. Тем более что сменил Корка Б. С. Горбачев, из «конармейцев» (последнее обстоятельство не спасло Горбачева от ареста и казни в 1937 году). Заметим также, что в момент ареста и казни Тухачевского Московским военным округом командовал И. П. Белов, который, хотя и не был «конармейцем», но от Тухачевского был весьма далек и никогда не служил под его началом. Так что, если Тухачевский действительно готовил заговор в 1937 году, он почему-то не озаботился тем, чтобы иметь во главе МВО своего человека, а для успеха любого переворота этот пост играл ключевую роль.