Бейнс ответил просто:
– Нет, сэр.
Лейтенант предал заговор – и историю. Вскоре Балкли и его люди отступили.
В течение нескольких дней после этого капитан Дэвид Чип мог слышать, как враги производят возле его бункера перегруппировку сил. Капитана покидали малочисленные союзники. Распознав новый центр власти, Чипа оставил казначей Харви. Потом до капитана дошел слух, что его стюард Питер Пластоу, последний человек, от которого он ожидал измены, решил отправиться в пролив с артиллеристом. Чип послал за Пластоу и недоверчиво у него спросил, правда ли это.
– Да, сэр, – ответил Пластоу. – Я рискну, потому что хочу вернуться домой[561].
Чип назвал его негодяем – они все негодяи! – и велел убираться. Теперь он в полной изоляции, капитан без команды. Чип слушал, как люди, которых он окрестил «моими мятежниками»[562], строились в боевые порядки и упражнялись в обращении с оружием. Тем не менее официально Чип оставался у власти, понимая, что без Бейнса ни действовать, ни избежать в Великобритании петли Балкли не мог.
Вскоре Чип передал Балкли сообщение с просьбой о встрече, на этот раз с глазу на глаз. Хотя явился Балкли в сопровождении вооруженных людей, в жилище Чипа он вошел один, с пистолетом в руках. Чип сидел на рундуке. Справа от него лежал взведенный пистолет. Чип уставился на Балкли, который взвел курок, но затем принялся медленно, шаг за шагом, отступать, впоследствии заявив, что не хотел быть «принужденным ради собственной безопасности стрелять из пистолета в джентльмена»[563].
Балкли вышел наружу, где росла и свирепела толпа. Затем Чип, утверждая свою власть, совершил нечто еще более поразительное: он вышел из своего бункера без оружия и лицом к лицу с разъяренной толпой. «Тут капитан продемонстрировал всю выдержку и отвагу, какие только можно себе представить, – признал Балкли. – Он был один против множества, все были им недовольны, и все были с оружием в руках»[564]. И в этот момент ни один человек – ни Балкли, ни Пембертон, ни даже неистовый боцман Кинг – не посмел тронуть своего капитана.
Голод продолжал косить команду. Джон Байрон никогда не знал, кто погибнет следующим. Однажды рядом с ним товарищ упал в обморок. «Когда он падал, я сидел рядом с ним, – писал Байрон, – и у меня в кармане было несколько (пять или шесть) сушеных моллюсков, и я время от времени клал одного ему в рот… Однако вскоре, после того как мой скудный запас иссяк, его забрала смерть»[565]. На острове погибло более полусотни человек, и некоторые из спутников Байрона были настолько голодны, что начали подумывать о кощунстве – поедании мертвецов. Юнга в бреду отрезал кусок трупа перед похоронами, и его с трудом удержали от употребления человечины в пищу… Хотя в дневниках большинство даже не упоминало о каннибализме, Байрон признал, что некоторые начали разделывать и есть мертвых товарищей – то, что он называл «последней крайностью»[566]. Если в ближайшее время выжившие не выберутся с острова, еще больше людей впадут в нее.
Пятого октября, после 144 дней на острове, Байрон смотрел на то, что казалось голодным миражом. Там, на колодах, где когда-то лежали обломки баркаса, возвышался великолепный корпус. Три метра в ширину и более пятнадцати метров в длину, с досками, идущими от кормы до носа, палубой, где команда могла нести вахту, трюмом под ней для хранения вещей, румпелем для управления и бушпритом. Оставалось совсем немного – покрыть нижнюю часть корпуса воском и жиром для предотвращения течей.
И все же как им спустить переродившийся баркас на воду? Весивший тонны, ковчег был слишком тяжел, чтобы нести его или даже тащить по песку, особенно в их ослабленном состоянии. Казалось, это судно лишь усиливало муки. Тем не менее моряки нашли решение: уложив дорожку из бревен, они скатили по ней ковчег в море[567]. С помощью спасенных веревок они подняли в небо две деревянные мачты. И вот на волнах покачивается новый корабль. Его окрестили
Как и другие, Байрон очень хотел вернуться домой. Он скучал по сестре Изабелле, с которой был особенно близок. Даже старший брат, Злой лорд, уже не казался таким плохим. Однако хотя Байрон поддержал кампанию Балкли по возвращению в Британию, в заговоре с целью свержения Чипа он не участвовал и, казалось, цеплялся за последнюю мальчишескую иллюзию, что все выжившие могут мирно уплыть с острова.
Ранним утром 9 октября Балкли и его товарищи по заговору начали потихоньку собирать разношерстную армию потерпевших кораблекрушение – полуодетых, изголодавших, ослабевших людей. Балкли раздал все свое военное снаряжение: мушкеты, штыки, пистолеты, патроны, абордажные сабли и веревки. Мужчины зарядили ружья и взвели курки.
На подкрадывающемся рассвете отряд двинулся через развалины поселения. Над ними возвышалась гора Несчастья, море шумно вздыхало. Дойдя до жилища Чипа, мятежники остановились, прислушались и ворвались внутрь. Чип спал, свернувшись калачиком на земле, – худой, хрупкий, словно стеклянный, он увидел, что его люди несутся к нему. Прежде чем капитан успел дотянуться до пистолета, его схватили и обошлись с ним «грубовато»[568], как выразился один офицер. Одновременно с капитаном был задержан и Гамильтон, спавший в соседнем доме.
Потерпевшие кораблекрушение решили, что слишком «опасно позволять капитану и дальше наслаждаться свободой»[569], как писал Балкли. И на этот раз лейтенант Бейнс присоединился к восстанию.
Чип выглядел сбитым с толку и, повернувшись к Балкли и другим офицерам, сказал:
– Джентльмены, вы понимаете, что вы сделали?[570]
Балкли и его люди объяснили, что пришли арестовать его за смерть Козенса.
– Я все еще ваш командир, – ответил Чип, – я покажу вам мое назначение.
Получив возможность порыться в своих вещах, Чип достал письмо, данное ему коммодором Ансоном, в котором тот называл его капитаном корабля Его Величества «Вейджер». Он помахал листом бумаги: