— И тогда я встречу тебя так же, как и сегодня, Кровавая Шакти. И если ты посчитаешь нужным — я приму из твоих рук Дар Смерти. — отвечает он, наклоняя голову.
— Будь ты проклят, Ганеша — произносит Акира: — и почему ты мне не враг? Почему ты не сражаешься за свою жизнь? У меня был бы такой повод выжечь это гнусное место дотла.
— Наверное именно поэтому — пожимает плечами он: — кто знает?
— Что же… еще увидимся, Шри-Ганапада. Сахасранама!
— Сахасранама! — отзывается хор перепуганных девушек-наг.
— Постойте — раздается голос вслед и я останавливаюсь на пороге: — Дэви, я не хочу оставлять тебя совсем без ответа, но я и правда не знаю — как. Никто не знает. Но я знаю, что только Кали и ее аватары могут попасть на Поле Боя. Знаешь ли ты, что это означает, о Прекрасная Дэви?
— Меня все еще раздражает, что ты обращаешься ко мне в женском роде — отвечаю я: — я знаю, что я — не аватара Кали, потому такие вот подсказки бесполезны. Хочешь помочь — выражайся определеннее.
— Куда уж определеннее. — говорит Ганеша: — если попасть туда могут только такие как ты, значит ключ к двери — в самой сущности тебя. В том, что делает тебя Кровавой Шакти. Ищи там, где источник твоей силы и твоей слабости.
— Мир Крови — говорит Акира и ее глаза округляются: — быть может?
— О черт. — говорю я: — о черт.
Глава 7
Кровь упругими толчками бьет мне в виски. Кровь струится под моей кожей, давно уже став привычной силой. Я могу легким усилием воли превратить ее в оружие, в клинок, в молот, в пронзающий щип. Могу искалечить, могу убить, могу исцелить. Могу защитить. Но каковы пределы моей силы? Какова ультимативная слабость у моей способности, если таковая есть? Логика подсказывает что должна быть. Я думаю о том, что этот мир, эта реальность — полна дилетантов, самоучек и экспериментаторов — потому, что способности могут очень сильно отличаться и даже такие распространенные как пирокинетика или гидрокинетика — до конца не изучены. Нет инструкций, нет описаний, не существует книг и курсов, обучающих тому, как именно пользоваться своей способностью. И тому есть немало причин. Одна из них — то, что все маги скрывают свои пределы и слабости. Из чисто прагматичных соображений, ведь если все будут знать о твоем уязвимом месте — то в условиях жесточайшей конкуренции среди магов проживёшь ты весьма и весьма недолго. Потому каждый из магов скрывает свои способности. Однако, с другой стороны, он сам должен знать о своих способностях все, ведь свои собственные пределы и уязвимости надо знать — во избежание ситуации с Ахиллом и стрелой в пятку. Ведь если бы Фетида написала ему инструкцию «Сынок, береги левую пяточку!» — то он мог бы носить цельнометаллические сандалии… или сапоги.
В случае же с магами и их способностями, мы можем предположить, что познавать свои собственные пределы и особенно уязвимости в одиночку — очень рискованное занятие. Где именно лежит эта грань, когда фраза «а теперь увеличиваем мощность заклинания, интересно что произойдет?» — становиться последней? На секундочку представим, что Акира скастовала свое «Инферно» в озеро — еще до того, как поняла, что для огня она неуязвима, но для пара — нет. Она бы сварилась к такой-то матери.
Точно так же и я не стремился изучать пределы своей регенерации, потому что не знаю механизма этого восстановления — а что, если он просто представляет собой нечто с ограниченным числом зарядов? Например «сто пятьдесят исцелений от любой пакости, начиная от легкого пореза пальца и заканчивая тотальной аннигиляцией»? Может такое быть? Может. И тогда с каждым экспериментом я бы уменьшал общий счетчик доступных мне регенераций, а в самый нужный мне момент, когда я бы окончательно уверовал в собственную неуязвимость — заряды бы кончились. Вот весело было бы.
Кроме того — было страшно. Даже руку себе отрубать дискомфортно, это в момент прилива адреналина крышу рвет и не думаешь, а вот на лабораторный стол положить и отчикать пилой — как-то неприятно становится. А вдруг — не вырастет?
Я задумываюсь, глядя на то, как Акира вертит в руках свой портсигар. Она нервничает. Когда Акира нервничает — всем вокруг становится дискомфортно, и бармен за стойкой посматривает в нашу сторону, машинально протирая бокал белоснежным полотенцем, но слегка втянув голову в плечи. Он не знает кто такая Акира, тут Токио, а не наша деревня, где Акиру знают все, но от нее прямо сейчас исходит такая темная аура, что ее можно ножом резать и по ящикам паковать.
— Надо было их сжечь. Всех. — говорит Акира, щелкая портсигаром: — он же издевался над нами!
— Надо было — соглашаюсь я с ней. Возражать ей сейчас — только масла в огонь подливать, а возвращаться назад, чтобы сравнять башню «Ахимса Корп» с землей — она уже вряд ли будет. Пусть пар выпустит, поворчит, ей сейчас это нужно.
— Ты же не собираешься туда? — спрашивает она, повернув голову: — не собираешься?
— По всей вероятности у нас нет другого выхода — отвечаю я: — у нас есть указание на путь.