— Получается? — спрашивает Акира и моя сосредоточенность рассеивается как дым. Я мотаю головой и рассерженно шиплю, мол не отвлекайте меня.
— Все, молчу-молчу — шепчет Акира и замолкает. Я снова пытаюсь сосредоточится на токе крови внутри и снаружи. Кровь, жидкость жизни, как там говаривал Мефистофель у Гёте — «кровь надо знать совсем особый сок!». Именно кровью нужно было подписать тот контракт, видимо во избежание подтасовок, подлога и прочего обмана. При этом мы видим, что Мефистофелю этот пунктик ни черта не помог, его просто кинули, хотя он и сам неоднократно нарушал условия договора, однако же причиной неисполнения договора была просто «превосходящая сила» и «форс-мажор» в лице сонма ангелов. С ангелами трудновато спорить, если у вас в запасе нет Евы-01 и мальчика с кучей детских комплексов. Вот хорошо, что я не попал в мир Евы-01, хотя с Аянами Рэй я бы хотел встретиться лично и помочь найти жизненные ориентиры в этом умирающем мире… хорошо хоть этот мир не погибает. Что-то внутри меня говорит — а откуда ты знаешь, что этот мир не погибает? Только ты лично знаешь как минимум две угрозы существующему миру и одна из них — это ты сам, вместе со своими ближайшими союзниками, а другая — твоя младшая жена, с которой ты так и не удосужился исполнить супружеский долг. Вот решено, как только разберусь с текущим кризисом — тут же прокрадусь в спальню Хинаты Рэй. Еще и Майко с собой возьму, вот кто от веселухи никогда не отказывался.
Я мотаю головой. Опять черте о чем думаю. Надо сосредоточиться на крови. На Мире Крови, раз уж есть Мир Огня и Мир Льда, должен быть и Мир Крови и я даже помню его — смутно, но помню. Что такое кровь? Это жизнь. Значит это мир — источник жизненной силы? Существуют ли эти измерения и реальности сами по себе или это все-таки мы сами, маги, эсперы, паралюди — создаем их? В этом случае становится ясно, почему пирокинетики становятся все сильней и сильней, когда-то первый пирокинетик Феллини Гутто мог только поджечь тридцать свечей на расстоянии тридцати метров, а сейчас Акира легко заменяет дивизион РСЗО, выжигая площади адским пламенем, в котором горит все что только может, а остальное — плавится. То есть делаем допущение, что вся эта история исключительно у магов в головах, они и создают параллельную реальность Огня, Крови, Льда… и заполняют ее. И, наверное, покинувшие наш мир маги попадают туда, растворяются в ноосфере этих миров, вот откуда и Бог Огня, с которым мы имели диалог на Бартаме. Это — совокупность личностей всех пирокинетиков мира, живых и погибших… нет, это бред. Такую вот теорию могла Линда выдвинуть, те редкие моменты, когда она не смущает окружающих и не доводит Майко с Акирой до нервного срыва..
Надо сосредоточится. Я открываю глаза и вздыхаю. Мы сидим в комнате для медитаций, специально оборудованном помещении, с каменным садом на песчаном основании, с водоемом, где струится вода, периодически стукает бамбуковое содзу, опорожняясь и откидываясь назад с ударом о камень. Горят палочки с благовониями, мягкую полутьму разгоняют горящие светильники… все условия для вхождения во внутренний мир. Рядом со мной сидит Акира, она тоже закрыла глаза, успокаивая дыхание. Эта комната, как и половина здания — собственность клана Митсуи, Хината позаботилась чтобы нас пропустили и не беспокоили. Сама она уехала по делам, захватив с собой верную Чиеко.
Вздыхаю и смотрю на Акиру. Та сидит неподалеку, облаченная в легкое кимоно, сложив ноги в позе лотоса. Как она умудряется так вывернуть ступни к себе — уму непостижимо. Вот я, например — умом понимаю, что фактически состою из крови, не просто крови, а неведомого вещества, которое я так называю, что фактически любая часть меня может быть вывернута под любым углом, но не могу сесть в идеальный лотос. В голове вспыхивает какая-то нечетная, неясная мысль. Вспоминается лицо Морфеуса в момент урока кунг-фу, как он там сказал? «Я даже воздухом здесь не дышу». Именно! Я — не то, что я привык про себя думать, я не Синдзи-кун, не Сумераги-тайчо, не аватара Кали и даже не пожилой попаданец из другого мира. Но что же я такое? Закрываю глаза и прислушиваюсь к себе. Тудум, пауза, тудум, пауза, тудум — это бьется сердце. Легкий шум, словно статические помехи — это я вдыхаю воздух. Шуршит в голове кровь, перекачиваемая вперед и назад, туда по артериям, обратно по венам, насыщают кровь кислородом легкие, я сглатываю слюну, накопившуюся во рту… и все это — неправда. Нет, не так.
Все это — нереально. Нет ни сердца, ни легких, ни костей, есть лишь мысленный конструкт Алого Стража, подпитываемый моей волей. Я — это идея, концепция, не более того.
Я вдыхаю в последний раз. Выдыхаю воздух и прислушиваюсь к себе новому. Тудум, тудум, тудум… и тишина. Все правильно, думаю я, у меня нет сердца. У меня нет легких, чтобы насыщать кровь кислородом, нет ничего, кроме моей крови. Я и есть кровь.
Где-то далеко-далеко вскрикивает обеспокоенная Акира, но я уже не слышу ее. Я открываю глаза и вижу, что я дома. Бескрайняя степь расстилается во все стороны от меня и палящее солнце в зените, где-то стрекочут цикады и на холмах, собирается темное воинство.
— Ты проснулась, могущественная! — раздается голос откуда-то сзади, и я оборачиваюсь. За мной стоит группка людей в странных одеяниях, на вид — типичные яйцеголовые, ученые-теоретики. Целый научный коллектив, я бы сказал. Белые одеяния, не то тоги, не то халаты, приборы в руках, заинтересованные взгляды.
— Здравствуйте — говорю я в ответ. Надо быть вежливым, меня так родители учили. И потом, никогда не знаешь, вдруг придется их всех убить — а так, по крайней мере один раз ты уже был с ними вежливым. Наверное я окончательно стал японцем — даже убить не могу без вежливой просьбы «прошу вас, умрите пожалуйста!». Формализм.
— Слава и здравия тебе, о Дурга Победительница! — отвечает мне на приветствие тот же самый старичок с козлиной бородкой, держащий в руке что-то вроде планшета, на который он периодически бросал быстрые взгляды: — Код девять-семь-один, сигма! Режим боевой аватары!
— Эээ… простите, что? — переспрашиваю я и старичок замирает в ужасе. За ним открывают рты и прочие члены научного коллектива местной Академии Наук. Их взгляды обращены на что-то позади меня. Я оборачиваюсь и успеваю увидеть огромный огненный шар, несущийся прямо на нас. Мгновенно из моих рук вырастают кровавые шипы и, устремившись вверх — формируют над нами двухслойный щит, покрытый сегментами-шестиугольниками. Это мой усовершенствованный кровавый щит — на случай, если какое-то оружие все же будет в состоянии его пробить — благодаря сегментарному устройству он не исчезнет целиком и сможет держать осколки и взрывную волну. Плюс двойной слой — на всякий случай. Надо бы и третьим озаботиться — такая мелькает в голове мысль, когда огненный шар разбивается об мою защиту и грохот взрыва вминает барабанные перепонки. Ученые позади меня кричат и валятся на землю, я оборачиваюсь и вижу, что серьезных повреждений никто не получил, но возможна контузия и …
В этот момент меня атакуют. К своему стыду, я понимаю, что меня атакуют только в тот момент, когда атакующий вынимает свое окровавленное лезвие из моей груди.
— Вот и все. — говорит он и резко выбрасывает руку с клинком в сторону, отряхивая лезвие от крови: — пойте славу младшему из Десяти Мечников, Асуру, который поверг к своим ногам все ваши надежды, жалкие последователи Шивы! Кто из вас тот старый комок шерсти, что бросил вызов Князю Тишины, самому Махише?!
— Это я … — раздается голос откуда-то снизу, из лежащих вповалку тел. Старик с козлиной бородой поднимает руку и кряхтя — встает на ноги.
— Я умоляю — говорит он и прижимает руки к груди: — я вас прошу, Савелий Иннокентьевич, пожалуйста, останемся цивилизованными людьми. Я готов сдаться и предоставить все исследования и активы в ваше распоряжение, только отпустите моих людей…
— Раньше надо было думать, уважаемый Шива Петрович — отвечает атаковавший меня мечник: — вы же понимаете, что у нас протокол. Если я вас всех сейчас не арестую, мне влетит. Может даже премии лишат или там вообще уволят. Я — асур подневольный, что мне говорят, то я и делаю. Просто исполняю приказы.
— Между прочим такой вот подход уже не считается оправданием — говорю я и эти двое поворачивают голову ко мне и удивленно округляют глаза.
— С Нюренбергского процесса установлено, что исполнение преступных приказов есть преступление и не является смягчающим обстоятельством — уточняю я, заживляя рану на груди: — так что это ваше «я только приказы исполняю» — это не оправдание.
— Как?! — говорит атаковавший меня мечник и поднимает свой клинок снова. Я успеваю заметить, что он черен как ночь и невероятно острый. Кажется, что сам воздух кровоточит, касаясь его лезвия. В самом деле, думаю я, что за бред, еще немного и я начну думать виршами, даже не стихами, а именно виршами и одами — как там — Хитрость задумав, тогда им сказал Одиссей многомудрый… надо завязывать с метафорами в своей голове, так и до шизофрении недалеко, а окружение у меня так и подталкивает плохим белым стихом начать говорить.