Легаш принюхался:
– Дешевая сивуха! По десять су за литр! Ах ты, скотина!
– Иэк! – скромно рыгнул Тюлип.
Вдруг где-то закричал ребенок. Крик был короткий, сиплый, резкий, как ругательство. Он исходил от земли, как бы со всех сторон сразу, далекий и близкий. Как будто сама ночь крикнула вот так, детским голосом.
– Может, это он? – с надеждой сказал легаш. – От него так смердит? Как думаешь, свинская твоя рожа, а?
– Иэк! – с сомнением рыгнул Тюлип.
Пышная шевелюра
Желтый свечной кружок переместился, попал на какую-то дверь… То была не просто дверь, не обычная, а покойная, – дверь, похороненная по всем правилам, иначе говоря, труп двери. Но и после смерти она выполняла свою функцию: закрывала вход в могилу. Вся в трещинах, в пауках и паутине, она старалась все же сохранять достойный… неприступный… безупречный вид, но это плохо удавалось. Тем более что от прошлой, не особо благородной жизни на ней осталось постыдное красноречивое клеймо – WC. Легаш подошел, постучал… Никто не ответил. Он постучал еще. На этот раз послышись тяжелые, шаркающие шаги. Дверь открылась. Над ровным пламенем свечи нарисовалось морщинистое лицо.
– Что нужно?
Легаш молчал, воинственно топорща крысиные усы.
Тюлип рыгнул:
– Иэк!
Лицо над ровным пламенем свечи зашевелилось, морщины на щеках, на лбу пошли мелкими волнами.
– Знаю-знаю… – торопливо и хрипло заговорил отворивший дверь. – Вы по поводу мальчишки. Сказать, что он орет. Как будто я не знаю! Или вы думаете, мне приятно слушать этот ор? А куда деваться? Задушить его я уже не могу, и что прикажете делать? Моя жена болела. И гной попал ей в молоко. А ребенок орал и орал, потому что он пил этот гной. Так сказал врач. Его вызвал хозяин. За свой счет – надеялся, что мать с ребенком заберут в больницу. А он орал из-за гноя в грудном молоке. Так сказал врач. Да-да, врач. Только уже было поздно. У ребенка прогнили кишки. Прогнили, ага, из-за материнского молока. Такая штука! Из-за материнского молока. С материнским гноем. И вот он орал и орал. Тогда я взял веревку. Сделал петлю. Встал на стул. Просунул голову в петлю. Чтобы не слышать его ор. И вот я тут. Но вы же слышите…
Он поднял руку. Раздался крик, короткий, сиплый, резкий, как ругательство.
– Ребенок все равно орет.
И тут легаша осенило.
– Дайте-ка посмотреть! – воскликнул он. – У меня идея! Вы уверены, что эта малявка только орет? А может, он еще чуток пованивает? Недаром гноя насосался! Так вы уверены? Уверены?
Тот, за дверью, молчал. Лицо его над ровным пламенем свечи не дрогнуло, не дрогнули морщины.
– Ну, что уставился? – гаркнул легаш. – Заклинило?