— Говорил же, никаких украшений! У них, просто говоря, аллергия. Эти серёжки к ней прямо прикипели…
Женщина, взявшая Катеньку тогда в ДК, не спешила признавать вину:
— А чего? Серёжки от прабабки ещё остались! Чистое золото! Чего?
Если до этого Михаил, когда Катеньку отключили и увезли, обещал женщине замену, то сейчас подумывал сказать, что свободных экземпляров больше не осталось.
— А если не детобот, скажем, — спросили с заднего ряда, — а родитель выйдет из строя? Ну, помрёт то есть?
— Может, кто местный заберёт. Или отключим экземпляр и вывезем.
Михаил окинул взглядом людей и сменил тему:
— Рассказывайте: какие ещё странности обнаружились?
«А у нас», «у нас», «а у меня», — начали хвастать сельские друг перед другом.
Женька мог плавать без задержки дыхания и голыми руками доставать рыбу. Валерия могла делать уроки без настольной лампы, потому как её голова выдавала не меньше трёхсот ватт мощности. Лёва заменил собой давно сломанное радио. Кузя болтал с животными и птицами: уже спас корову из пруда и куриные яйца от воришки. И много чего ещё сказали.
Целиковская просидела всё собрание в молчаливом удовлетворении, подошла к Михаилу после всего:
— А Стёпа наш — без всяких там. И хорошо, хорошо! Самый обычный ребёнок.
Пухлый светленький Стёпа, с правым мутно-зелёным светящимся глазом, не прикрытым силиконовыми веками, ждал мать на улице и, стоило Михаилу выйти вслед за ней, подбежал:
— А можно, дядя Миша, я буду вам письма писать? — спросил он и ткнул в нагрудный жетон на своей футболке: — На кор-по-ра-тив-ну-ю почту.
Михаил поглядел на мигающий огонёк его глаза, погладил детобота против синтетических волос.
— Пиши, если хочешь.
Уходя, Михаил обернулся на Степу, тот быстро-быстро замахал ему ладошкой.
Леночка проводила Михаила до машины, всё трещала что-то про то, что дети должны теперь будут массово начать участвовать в разнообразных проектах, развивающих их новую малую родину.
Михаил попрощался с Леночкой сжатым в воздухе кулаком — жестом всяческой поддержки и одобрения, сел в машину и медленно поехал по улицам села.
Детоботы, завидев чёрную глыбу его машины, бросали всё и выбегали к дороге, махали Михаилу вслед тем же быстрым движением ладони, как прежде Степа, словно этот жест им был заложен одинаковым, одним на всех.