— Посредством другого органа Самедова! — заржал Ираклий и подмигнул нам.
— Я другого не пойму, — сказал Булатов, — почему Костенко на собрании со всеми вместе порицание не объявили? Мы же все видели, что она была первой заводилой в тех слухах…
— Лучше бы объявили, — заметил Ираклий. — Там же без занесения в личное дело было. А сейчас у неё будет запись об отстранении из «Прожектора» за недостойное поведение, да? — посмотрел он на Витю Макарова.
— Ну, так Самедов Маше сказал, — подтвердил тот.
— Не, — возразил я, — не будет у неё в личном деле такой записи. Она же не просто так белая и пушистая после собрания осталась. Её выгораживали специально, вспомните, как ей первой слово дали… Там кто-то просил за неё руководство университета. Декана, как минимум. Я чётко видел, как он Жанну просто-таки заставлял первой именно Костенко слово дать.
— А кто его просил? — не понял меня Лёха.
— Родители, скорее всего, — пожал я плечами. — Если они договорились с деканом, значит, имеют вес. А кто у Костенко родители? Кто-нибудь знает?
— Понятия не имею, — ответил за всех Булатов.
— А как узнать? — полюбопытствовал Ираклий. — Она ж как партизан, ничего о себе не рассказывает.
— Что не рассказывает, уже о многом говорит, исходя из того, как легко на декана надавили. Кажется, я знаю, как разузнать. Методистам всё про всех известно. А вы, — посмотрел я на Булатова и Танию, — должностные лица. Придумайте что-нибудь… Думаю, нам точно стоит знать. Учитывая наш с ней конфликт, чтобы как минимум не распределиться к ее маме или папе на работу.
— Далеко вперед думаешь, — приподнял уважительно брови Булатов, — и это очень правильно!
Придя утром на работу, Ксюша узнала от коллег, что ей обзвонились на прошлой неделе.
— Это что у тебя за кавалер такой настойчивый появился, а, девонька? — озабоченно спросил старый художник Иннокентич. — Я ему раз сказал: звоните в понедельник, так он опять позвонил. Я ему и второй раз сказал, раз такой непонятливый.
— Это кто же такой? — удивилась Ксюша. — Может, Рамаз? Он как говорил, с акцентом?
— Нет, вроде, — пожал плечами старик. — Хотя, я уже и вижу хреново, и слышу.
— Ну, да… И Рамаз почти без акцента говорит, — кивнула Ксюша.
Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Это, и правда, был Рамаз. Он невероятно обрадовался, услышав её голос.
— Ксюша, милая, я так волновался, думал, может, с тобой плохое что случилось. Ты не заболела?
— Рамаз, всё в порядке, — улыбнулась Ксюша, приятно удивившись его беспокойству о ней. — Я на природу ездила рисовать.