— Попридержи язык, Зиновьев, — отреагировал не очень уверенно Рябов. — С женщиной разговариваешь.
— Где тут женщины? — подхватили мужики. — Гадюки одни… Стервы… Когда они уже желчью своей захлебнуться?
Не знаю, для кого как, а мне сейчас было очевидно провокационное поведение этой Веры. С пол-оборота завела весь коллектив. Может, и Рябов сейчас на это внимание обратит, наконец. Но нет…
— Хватит! — рявкнул Рябов, так и не заметив, кто ему мутит воду прямо у него под носом.
У мужской части коллектива появились на лице едкие ухмылки. А женщины оскорблённо носы вверх вздёрнули. Но обошлось без продолжения упрёков и оскорблений.
— Вот вы, гражданин, — показал я на Глеба, — и вы гражданочка, — показал я на Веру, — Я, конечно, не знаю ничего про вас… но такое ощущение, что вы муж и жена с двадцатилетним стажем семейной жизни…
Коллектив грохнул со смеху.
— Да какие они муж и жена? Они терпеть друг друга не могут.
— От любви до ненависти один шаг, — на автомате ответил я.
Однако Верка довольно улыбалась. А реакция Глеба меня удивила. Он смутился, покраснел, как будто его за руку поймали на горячем.
— Так… Кажется, я всё понял! — сочувственно посмотрел я на него, а в зале повисла напряжённая тишина. До людей тоже начало потихоньку доходить… Все потрясённо переглядывались между собой.
— По-моему, дальше проводить общее собрание нет смысла, — повернулся я к Рябову, мечущего глазами молнии. — Дальше надо с этими двумя отдельно разбираться.
— А с какого… фига, — сам чуть не перешёл на нецензурную брань разъярённый начальник, — отдельно с ними разбираться? Они в свои выяснения нас всех втянули! На всю Москву весь наш коллектив опозорили!
— Ну, вообще-то, справедливо сказано, — вынужден был признать я, глядя на Глеба. — Почему вы сразу не пресекли так называемые «шутки» этой гражданки? Можно же было, просто, один раз за клевету на неё в милицию заявление написать и всё бы на этом и закончилось.
— Да? Она обещала к моей жене пойти рассказать о том, какая у нас с ней любовь до гроба, — с горечью ответил Глеб.
— Слушайте, ну это не ответ, — возразил я ему. — За шантаж надо тоже подавать заявление. И это уже не административка, это уже может и на уголовку потянуть.
— Какая ещё уголовка? — привстала с места Верка с удивлённым видом.
— Замолчи, Антонова! — прикрикнул на неё Рябов. — Я ещё с тобой разберусь!..
— Да пусть её хоть расстреляют, — ответил вполне искренне Зиновьев. — Мне от этого будет не легче, если жена уйдёт.
— А чего вы добивались-то? — спросил я Антонову, припомнив, что Быстрова в отношении меня самого чудила. — Чтобы он из семьи ушёл?