Даже если ты уйдешь

— Теперь и Лейли узнает, — Муслим свернул в переулок. — Но это к лучшему. Пора поговорить с детьми. Разве мы не этого с тобой хотели?

Они вновь встретились взглядами, и Эсми увидела в его глазах решимость и удовлетворение.

Разговор состоялся на следующий день. Навестить детей можно было в приемные часы с пяти до семи. Муслим знал, что Севиль собирается к дочери пораньше, поэтому они с Эсми и Ситорой приехали в шесть и условились, что сначала поговорят с каждым по отдельности, а потом, если получится, то вместе. Лейли и Руфат лежали в одном отделении, только в разных палатах. Из-за сотрясения мозга юноше прописали постельный режим и вставал он только справить нужду. Эсми приготовила ему любимые манты, испекла пирог с яблоками и печенье с шоколадной крошкой, которое он с детства обожал. Он полулежал на кровати и смотрел, как мама вытаскивает из пакеты контейнеры с едой.

— Мам, ну что ты так много наготовила, — пожурил ее сын. — Я не съем всё.

— Поделишься с соседом.

— Его выписали.

— Медсестер угостишь тогда. Или Лейли. Давайте тебе подушку поправлю, — Эсми взбила ее, после чего пригладила непослушную копну сына и поцеловала его в лоб.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — взмахнув ресницами, он поднял на нее глаза.

— Ну…раз ты уже всё знаешь, то подтверждаю, — вздохнула мама. — Я встречаюсь с отцом Лейли.

— Ты… — мальчик замялся и здоровый рукой коснулся пальцев матери. — Любишь его?

— Да.

— А он?

— Говорит, что тоже.

— И долго вы встречаетесь?

— Почти месяц.

Ситора, сидевшая на соседней кровати, присвистнула.

— Ничего себе партизаны. Почти месяц и ты молчала, — воскликнула Ситора.

— Мы собирались с вами поговорить, но ваше падение всё ускорило.

— Не благодарите, — съязвил Руфат, кривовато усмехнувшись.

— Мы, вернее я, боялась вашей реакции.