Люба, уже бывавшая в гостях у Таисии Фёдоровны, в который раз зачарованно огляделась. Ни у кого больше Поспелова не видела подобного убранства.
Все стены были увешаны заводными часами и чёрно-белыми, потускневшими от времени портретами в рамах из потемневшего дерева. Железная кровать со взбитой пуховой периной стояла для красоты – на ней никто не спал. У высокого кованого изголовья теснилась гора пышных подушек, расшитых цветами вручную да покрытых белоснежным кружевом. Над кроватью висел ковёр, а на нём – опять потускневшие портреты в потемневших рамах. Пахло чистотой, стариной, почтенным возрастом. Щёлкали ходики, подрагивали гири на цепочках – многоголосое тиканье в полной тишине завораживало и пугало.
В комнате было четыре миниатюрных окна с деревянными рамами, крашенными светло-голубой краской. Кружевные, сверкающие белизной занавески спадали с карнизов на пол, пряча от посторонних цветочные горшки. Таисия Фёдоровна взяла с подоконника толстую стопку церковных свечей, завёрнутых в белый носовой платок.
– Держи, золотце! Маме дом освятить: она просила меня.
Подросток оглядела свои маленькие карманы.
– Простите, бабушка, не могу сейчас взять. Некуда положить.
– А я пакетик дам!
– Нет, не надо. Просто по делам иду, боюсь потерять.
Люба, извиняясь, посмотрела на женщину. Если она притащится к друзьям Сэро с пакетом свечей, неизвестно, как они это воспримут. А если умудрится потерять передачу, то придётся оправдываться перед матерью. И библиотекой прикрыться не удастся – мама погонит её туда, да и (не дай Бог!) сама пойдет ругаться. Тогда и выяснится, что тихоня наврала.
Деревья, беспокойные из-за разыгравшегося южного ветерка, шуршали ветками по деревянной обшивке дома, били по стеклам.
– Хорошо, девочка моя, скоро в гости зайду и тогда занесу… А это кто под деревом стоит, за забором? – Насторожившись, Таисия Фёдоровна отодвинула занавеску. – Что этому лоботрясу надо, интересно?
Поспелова, высунувшись в окно, увидела задумчивого Сэро, опёршегося о ствол тополя, что рос у забора.
– Это мой знакомый, – решила открыться школьница.
– А-а-а-а, вот оно как! Гулять с ним, значит, идёшь! Я уж думала, не воры ли? – пожилая женщина бесцеремонно разглядывала ничего не подозревавшего парнишку. – Красивый-то! Как бес! Чистый бес! Чернявый, смуглый. Стройный, как кипарис. Турок? Может, таджик? Или цыган? Лицо уж больно умное да смышлёное! Воспитание и корни налицо! Армянин? Нет, грек!
Люба, красная, как рак, глазела на открыто восхищавшуюся Таисию Федоровну и оторопело молчала.
– Сашенька знает, что ты с мальчиком гуляешь? – старушка подняла проницательный взгляд на школьницу.
– Нет, не знает! Он знакомый из другого класса. Просто… Всего лишь… Не рассказывайте, пожалуйста, маме!
Таисия Фёдоровна понимающе глянула на Любу.
– И не думала ничего говорить, девочка моя! Придёт время, сама поделишься.
– Нечего рассказывать! Мы иногда общаемся!