— Польщён, что его высочество так в меня верит, — пробормотал я в раздумьях. — А вот ещё странный момент: предполагается, что мы должны перемолоть войска герцога, причём это должно произойти в любом случае. Тогда зачем ему боевая техника? Она никак не увеличит его шансы, потому что по плану императора, никаких шансов у него быть не может. Что скажешь?
— Действительно, непонятно, — озадачился он.
— А вообще, тебе не кажется, дядя, что наш дорогой герцог Оттон нас с тобой немножко шантажирует?
— Именно нас? Не князя Яромира?
— Нас точно, а вот насчёт князя пока непонятно. Вот давай прикинем, как такое нападение может выглядеть: войска Оттона и других нелояльных императору дворян вряд ли смогут далеко продвинуться. Княжеская дружина — это даже близко не моя дружина. Впрочем, моя дружина там тоже будет. Пусть даже они смогут нас хорошо потрепать, прежде чем мы их разгромим. Да, затем император подведёт уже свои войска, но ведь и к нам подойдут союзные войска из других княжеств. Знаешь, Бернар, я не вижу здесь у императора сильной позиции, чтобы требовать за мир каких-то уступок, пусть и небольших. А без таких уступок у него не будет победы, а без победы дома с него непременно спросят за напрасную гибель подданных империи. Это в случае, если война закончится на границе, а вот захочет ли князь Яромир остановиться на границе? Он ведь может, например, забрать себе Ливонию в качестве компенсации за неспровоцированное нападение — и у него вполне может хватить на это сил.
— То есть ты считаешь, что князь Яромир не станет мириться?
— Мне сложно говорить за князя, — пожал я плечами. — Если говорить о том, как я это вижу, то княжество не может получить выгод от войны, одни только убытки. Разве что в качестве компенсации забрать Ливонию, но я считаю это ошибкой. Туда нужно вложить неимоверное количество денег, чтобы как-то эту территорию развить, а население там вряд ли когда-нибудь станет к нам лояльным.
Вообще-то, я не предполагаю, а точно знаю, что население лояльным не будет. Эти территории совершенно для нас чужие — рано или поздно они отойдут от княжества, и любые наши вложения в них просто пропадут впустую. Но и коренное население от наших вложений тоже ничего не получит — они просто разрушат всё, что мы там понастроим, и спокойно вернутся к своим коровам.
— Да и вообще, — продолжал я, — у нас есть пословица: «Худой мир лучше доброй ссоры»…[2]
— А мы говорим «Ein schlechter Friede ist besser als ein gerechter Krieg»[3], — согласно кивнул Бернар.
— … и князь Яромир действительно мог бы согласиться на мир — просто потому, что с империи вряд ли получится что-то взять. Но он не пойдёт ни на какие уступки ради мира, и совершенно точно не согласится на уступки христианству. А без этого мир для императора не имеет смысла.
— Я согласен с тобой, что всё это выглядит не очень убедительно, — признал Бернар подумав. — Но почему ты сказал, что герцог шантажирует нас, а не князя?
— Ну, князя он тоже шантажирует, полагаю, — усмехнулся я. — А что касается нас, то всё просто. В случае войны княжества с империей компания «Заря востока» естественным образом прекращает свою деятельность, и ты лишаешься единственного источника дохода…
Бернар резко помрачнел.
— … а что касается меня, то я теряю баронство, в которое у меня очень и очень немало вложено. В зависимости от того, кому будет принадлежать Ливония, его у меня заберёт либо император, как у изменника, либо князь, потому что на землях княжества никаких баронов быть не может. И насколько я вижу ситуацию, Оттон обрисовал нам такую печальную перспективу для того, чтобы ты со всем пылом убедил меня в серьёзности нападения, а я точно так же убедил в этом князя. А вот зачем ему понадобилось пугать князя, я понять пока не могу. И почему он при этом так демонстративно просит боевую технику, мне тоже совершенно неясно.
Глава 10
— Здравствуй, княже, — поклонился я, входя в кабинет.
— Здравствуй, Кеннер, здравствуй, — добродушно отозвался князь. — Давненько ты ко мне не заходил.
— Так дела не было, княже, — ответил я. — И без меня найдётся кому тебе без дела надоедать.
— Да уж найдётся, — усмехнулся он. — А сейчас, стало быть, у тебя дело появилось?